поля, где во всю шла пахота, и начинался сев. Вся благость рухнула в одним миг. По возвращении домой его встретила зарёванная жена, Марфа, Марфуша. Пропал перстень, подаренный Алексеем Акинфиевичем Марфуше после возвращения из шведского похода. Восемь годов уже прошло. Памятный перстень. Враз помрачневший Алексей Акинфиевич как мог успокоил жену и позвал тиуна Ерофея. "Что посоветуешь, Ерофей?" – "Придётся, хозяин, выносить сор из избы". – "То бишь?" – "За помощью обращаться. Дознание проводить". – "И к кому обратимся?" – "Да кто уже у нас в округе слывёт за лучшего по этому делу. Известно, отец Офонасий". – "Ах, да".
Вечером этого дня в Любачёво к отцу Офонасию прискакал верховой посыльный от помещика Алексея Акинфиевича с просьбой провести сыск по пропаже перстня. Отец Офонасий сначала отказывался. Он начал недавно вспашку своего поля и нужно было ещё дня два-три, чтобы закончить. Посеешь в пору – соберёшь зерна гору. Помещик же просил, торопил, сулил щедро отблагодарить. К тому же пообещал сделать взнос на новую церковь в Любачёво, о которой отец Офонасий давно задумался. И отец Офонасий сдался. Хотя выйти из Любачёво пообещал только на следующее утро, сославшись на сегодняшний дурной сон, что посыльного вполне убедило, как потом и помещика. Пахать, как ни крути, требовалось, и отец Офонасий решился доверить важнейшее дело пахоты старшему сыну, двенадцатилетнему Нестору. Правда, под присмотром Натальи. Нестор был отрок развитый, физически крепкий, в хозяйственных делах смышлен, в пахоте сведущ. Да и пахать отец Офонасий наказал неторопно, лишь бы дело двигалось. Другие дети, десятилетний Семен и восьмилетняя Настя оставались по хозяйству дома да присмотреть друг за другом, да за годовалым Фокой. Отец Офонасий, расцеловав детей, каждого по нескольку раз, жену Наталью, отправился в путь-дорогу. Поскольку Соловко оставался для пахоты, отправился пешим ходом. Но и такой способ был для священника привычным. Идти ему предстояло около восьми вёрст, мимо Почайки, затем Валуек, а там и до помещичьей усадьбы рукой подать.
Как всегда, оказавшись за селом, он отдался всем своим существом окружающим просторам, полям, лесам, лугам. Иногда его путь пролегал вдоль реки. Всё дышало жизнью. Во всём чувствовалась душа. И глядя на уже вспаханную и вспахиваемую крестьянами землю, вдыхая её запахи, любуясь весенней зеленью и первыми жёлтенькими цветами, отец Офонасий время от времени затягивал своё "ой поля, мои поля, ой леса, мои леса". Только сегодня он всякий раз вспоминал, что окружающие его поля принадлежат по условию службы помещику Алексею сыну Акинфиеву. И крестьянам нужно было успевать обработать свой надел и сделать помещичью запашку.
Подойдя, наконец, к усадьбе Алексея Акинфиевича, отец Офонасий застал её крепкие дубовые ворота распахнутыми по причине выезда из усадьбы работных людей. А вообще усадьба смотрелась крепостцой или своеобразным замком. И хотя не было ни рва, ни вала, но усадьба, стоящая на возвышении небольшого холма, вся была обнесена тыном, сделанным из толстых кольев, почти бревен, вкопанных
