в желании надежды
на дом души —
возвышенное чувство
и благородное.
Нет оснований
для беспокойств, но в тщетности желаний
змея восторга с ядами Прокруста:
ей мал метраж… – достался небогатый…
но нагловатый до моей же хаты.
Пойти что ль ради зятя надорваться,
А то не вышел ему куш наследства.
Мне вспомнились и беспокойства детства,
И пчелы жуткие в цветах акаций.
Многосерийны испытания на прочность
И чувство боли стало, как родня, —
Их ковырялки душ и сердца ночью…
Я снова, как разбитая стерня —
люблю их сердцем, помню – малышами,
взбиваю душу в пену,
в сок драцены
для тяжб судебных с милыми детьми,
с тридцатилетней давности горшками,
поноса полными их, —
да, любовь бесценна,
когда из – за нее хоть лечь костьми.
Каждое утро…
Каждое утро удирать из города сажать фруктовую карусель:
клубнику, сливу, яблоки, груши и виноград,
но винограду надо лакмусовый кисель,
чтобы понять, где сок выпускать, и кто ему будет рад:
бабка ли Фёкла – свёкла с объемной колхозной кормой,
дед ли с баяном, бутылкой и при отсутствии совести,
где популяции равнинных ослов
Гойю линейками дрессируют в жизненно – важной повести,
в коей квест по инстанциям жизни пульс разрешает без слов
и при кастрации пуленепробиваемых стад ослов.
Движутся дудкам крысолова тучные племена,
суммами понимающие жизнь в три условия, в смутные времена.
Кашель ломится, как пьянчуга в окно:
вместе смотрели жизненное кино,
только он уже в титрах, а я – на сцене,
здесь моль портьер выедает и деньги.
Громкая смерть химер
чудовищна останками: Каменный Нотр – Дам
в двух прямоугольниках выставляет реальность звездам.
Много ли заплатили ваятелям?
Может, кара за ложь
Через столетья дошла и пугает теперь молодежь.
Битвы журчат: унитазной волной унесло,
кто – то забыл сиреневое весло,
и вот оно в небе взошло закатом с чайками роз,
липнущим к людям с возгласами всерьез:
«Жрать! Жрать! Жрать – жрать – жрать!!!»
Белые птицы речные цепляют за благодать,
утраивая подснежники в тенистой лощине.
Ко мне на свиданье шел любимый мужчина
С возом научных дел.
Шёл, ублажая
