которой сенокосилкой отрезало ножку и как врач из Москвы спас девочку, проведя сложнейшую операцию. Ведь и мне должны пойти навстречу все светила медицины.
Из роддома я выписывалась без радостной суеты и шумихи, которыми всегда сопровождаются такие события. Я не оставляла врачам конфет, подарков, цветов – вряд ли им было бы приятно получить их. Мой муж молча усадил меня в такси, я взяла на руки свою бедную уродливую девочку. Мать мужа в первые же часы пришла на смотрины. Не буду плохо писать о ней, она уже в могиле, но с того «осмотра» я раз и навсегда перестала звать ее «мамой». К сожалению, моя родная мама, рано умершая, поддержать меня не могла.
Только молодые женщины, только счастливые роженицы могут понять, какой ужас – не иметь возможности счастливой выкатить коляску со своим ребенком из подъезда. Когда, будучи вынужденной все же выйти из дому с коляской днем, ты оглядываешь все проулки, боясь встретить знакомых и готовясь сразу же юркнуть за ближайший поворот, увидев знакомые лица. Мы с Аннушкой выезжали гулять в сумерках, когда люди с улицы исчезали, а в домах загорались огни. Саша, муж, делал все, что полагается делать молодому отцу: бегал на молочную кухню, стирал пеленки. Но я видела, что отцовство из радостного события превратилось для него в бессрочную кару неизвестно за что. Я понимала, что теперь Сашу не удержит надолго любовь ко мне. Что ж, к горю моему, я оказалась права. Шесть лет спустя Саша ушел от нас, встретив другую женщину. Больше всего я горевала о том, что он не сделал этого сразу – убитая большим горем, я бы легче это пережила.
Начались наши с Аннушкой мучения. Все скопленные деньги сразу же ушли на поездку в Москву, к врачам. Если бы такое случилось со мной сейчас, когда медицина очень дорогая, а нам, простым смертным, дорога к хорошим врачам заказана, быть бы моему ребенку инвалидом. Но тогда мы на удивление быстро смогли попасть на прием к хирургу, нас посмотрели и назначили срок первой операции. Правда, она могла быть сделана, только когда ребенку исполнится шесть лет.
С работы мне пришлось уйти, а ведь я так любила школу, детей. Устроилась уборщицей в детском садике возле дома. Аннушке дали пенсию по инвалидности, на которую, как объяснили нам, мой ребенок не имел права, но нам выхлопотали ее работники районо, которые ценили меня как очень хорошего работника. Ни о каком детском садике и речи быть не могло – дети очень жестоки к больному сверстнику, и общение с ними превратилось бы для моей дочки в мучение. Я со страхом ждала, когда Аннушке придет время идти в школу.
В шесть лет сделали первую операцию – на десне. Сказали, что она далеко не последняя, через год – повторная. После будет еще одна, и уже потом врачи, лечащие мою дочь, приступят к пластическим операциям на губе. Все взвесив, я не повела ребенка в первый класс, посчитав, что ее организм, измученный поездками по врачам, не сможет осилить школьных нагрузок. Мы занимались дома. Но, когда мы пошли в школу
