что – без промашки?Вот политические ромашки.
И он,
ее «Мицуко» вдышав,
с ней чмокается на брудершафт.
А про нее чьи-то хари
нашептывают:
«Мата Хари».
Не хочет видеть масс-медиа,
что, может, в ней скрыта трагедия.
Чего бы это ни стоило,
нас, как экспонаты истории,
собрали сюда,
сколотив
тусовочный корпоратив.
Чем жизнь все корпоративней,
тем каркание противней.
Все танки и автоматы,
все пьянки и компроматы, —
кто это сейчас разберет?
И кто на кого врет?
Быть может, все наоборот?
Со сцены какие-то комики
из нас выжимают колики,
но, кажется, все равно,
что им и самим не смешно.
Герой мой не раз был оболганным,
но не был по счастью оболтусом,
и времени не терял,
чтоб опровергать матерьял.
Заслуги его не засчитаны,
но помнит он время древнее,
когда-то до дыр зачитанный,
роман Леонида Андреева
про бомбометателя Сашку,
прославленного Жегулева.
А тут мой герой влип в компашку,
где кто-то, давая отмашку,
тычет поэту бумажку:
«Ваш выход после жонглера».
P. S. Но что все мои обидки,
и разве все это – беда,
когда две вдовы – две шахидки,
готовились к взрыву тогда.
Зачем я воспел Веру Фигнер,
ее неразумно ценя,
и вовремя бесов не выгнал,
вселившихся и в меня.
Но кто же убил Альдо Моро —
да нет, не простой жиголо,́
а сын средиземного моря, —
и твой, Александр Жегулев.
Какой будет отклик небесный —
что делать и кто виноват?
Начнем воспитание с «Бесов» —
иначе нас всех не простят.
Впроголодь
Посвящается мое жене Маше,
убедившей меня переписать это,
вначале невнятное, стихотворение
Впроголодь
жил я,
и все, о чем только читал,
мне хотелось попробовать.
В детстве моем не гишпанском,
а шпанском,
снились и мне ананасы в шампанском,
но кроме хлеба полынного,
в собственной горечи неповинного,
не было снившегося всего —
только клочок объявления магазинного:
«Седни нет ничего».
Впроголодь
жил я, как зритель отечественного кино,
с детства влюбленный в Ладынину,
после
