или как? – резковато спросил Серж.
Приятель, однако, не обиделся, но тему разговора поспешил все-таки сменить.
– Почему ты полагаешь, будто бы нам будут полезны поляки?
Князь лишь вздохнул. Если двоих участников Союза собрать в одном месте – а ведь тут не он один с Мишелем был, остальные тоже находились – то они не смогут не удержаться от бесед на насущные вопросы. А как же иначе? Собрания посещали не все и не регулярно – всегда кто-нибудь да отсутствовал по служебной надобности или по личной необходимости. Но в курсе хотели быть все, так или иначе. Поэтому отсутствующие постоянно переспрашивали других членов о сути собраний, о принятых на них решениях, чтобы получить сведения – ровно такие и ровно в таком количестве, в котором их ранг дозволял знать. Вот и Мишель уже три месяца как не появлялся в обществе, и Серж с Пестелем уже перестали считать его состоявшем в Союзе – особенно после того, как он покинул один вечер, громко ругаясь и назвав их всех трусами. «У меня дивизия, господа! Дивизия – понимаете вы или нет?! Я назавтра же соберу полковых командиров и скажу им – вперед на Петербург, и все возьмут под козырек, а через недельку марш-броска мои ребята будут стоять на бивуаках в Царском…», – говорил он. – «Да вы сами знаете, как оно работает! И чего мы не мычим и не телимся? Сколько это будет продолжаться?» Пестель в своей коронной манере охолодил пыл графа, ответив тихо: «Нам нужен не очередной дворцовый переворот, а революция. Вы понимаете разницу между этими понятиями, Михаил Федорович?» «А я о чем толкую?!» – взвился он. – «Вы меня за ребенка, что ли, держите, Павел Иванович?» Серж помалкивал тогда и лишь цедил белый токай из бокала. Вино из магнатских погребов, неплохой выдержки, насколько он мог оценить, не будучи большим знатоком виноделия. И помогает сохранить выдержку, которая от природы присуща ему поменее, чем этому ледяному полковнику, глядящему на добродушного графа Михаила потемневшими глазами. «Увы, Мишель», – проронил тогда он. – «Твой план, если можно его назвать таковым, покамест более всего напоминает переворот, в котором столь отличились твои дяди». Своих родственников по отцу Орловы – что Мишель, что его старший брат Алексей – стеснялись и старались лишний раз не называть. Цареубийцы, что поделаешь, хоть и поспособствовали во время оно началу славнейшего правления в истории Российской. «И они были правы!» – прогремел их младший племянник, до сей поры отличившийся в иных, куда более верноподданных делах. – «Пошли и взяли свое, а не сочиняли романы в десяти томах, как вот вы!» «Взять власть может любой авантюрист», – голос полковника Пестеля звучал еще более ледяным. – «Вот удержать ее – дело другое. За тем нам и нужны «романы», как вы изволили выразиться. Не факт, что у нас будет достаточно времени для того, чтобы обратиться к ним после того, как мы уничтожим нынешнее правительство». Слово «уничтожим» показалось решающим. Все невольно вздрогнули. Цареубийство пока никто не собирался обсуждать в открытую. Возможно, о нем никто, кроме Поля, не задумывался
