и рядить из своего личного опыта, который невольно вспомнился во всей красе: братья, лениво бросающие в его адрес «дурень» и «слабак», посмеивающаяся дворня, тот же брат, но уже старший, глядя на него надменным взором бледно-голубых глаз, говорит ему: «Вот был ты, Серж, дураком, таковым и помрешь. Безнадежный случай, эх», и все это спокойным таким тоном, без тени сожаления или гнева… Такое пожелание вполне в духе князя Николая, только тот, видать, был слишком воспитан и не столь байроничен, чтобы проговаривать это вслух, перед гостями.
– Но Александр вас не считает посторонним человеком, – продолжала, тем временем, вступаться за брата Элен.
– Вот как? – изумленно протянул Волконский.
– О вас он говорит часто и с большой почтительностью. Особенно ваши мысли, которые вы высказываете… хм… в общих дружеских беседах, – со всей искренностью продолжала барышня. На ее скулах зарозовел румянец, а голос сделался увереннее. Серж же, напротив, побледнел. Интересно, кому Раевский сливает содержание разговоров, которые ведутся в Союзе? И отчего его сестре все известно? Так он и спросил.
– У нас в семье нет секретов друг от друга, – отвечала Элен, скрестив руки на груди. – Мы не просто родственники, но и самые близкие люди, друзья, если хотите. И мой отец про вас очень много наслышан не только от братьев, но и от Катрин, от ее супруга…
«Так, значит, достопочтенного Николая Николаевича тоже можно считать членом общества de facto? Интересно, что он будет делать со всеми сведениями, которые получает?» – задумался Серж, высматривая взглядом почтенного генерала, отца семейства, который оживленно беседовал с зятем и с некоторыми другими господами, среди которых князь узнал Густава Олизара, немолодого уже поляка с удлиненными темными волосами и мелкими чертами бледного, изможденного лица. Тот писал стихи – и не только на языке своей «ойчизны», но и на более известных широкой публике наречиях – и был своим человеком в доме Раевских. «Так вот кто докладывается этим ляхам», – снова озарило Сержа. – «И вот почему они столь дерзки в обращении с нами…»
– И что же про меня говорят? – поинтересовался князь, дабы отвлечься от некстати вылезших раздумий, связанных с делами тайного общества.
– Уверяю вас, только хорошее, – улыбнулась Элен. Улыбка ей очень шла, но видно было, что ее лицо, тонкое и прозрачно-белое, к ней непривычно. И очень жаль… Несладко ей приходится в жизни.
– Это очень отрадно слышать, – откликнулся Серж, улыбнувшись ей в ответ. – Если за глаза обо мне говорят столь ж хорошо, как и в моем присутствии, значит, я действительно чего-то стою.
– Не сомневайтесь, – ласково глянула на него Элен. И этот взгляд ее, светлый, с нотками неуловимой нежности, озарил душу знакомой теплотой. «Я сейчас влюблюсь», – произнес он про себя, отведя взгляд немного в сторону. – «Только этого мне сейчас не хватало».
– А вы оставайтесь всегда такой как сейчас. Лучшего и не нужно, – произнес
