позволили бежать прочь из далеких глубин сознания, кругами заполнивших улицу, где кое-где были открыты канализационные люки. Еврей толкнул плечом смущенную девушку, ей не надо было и поджидать на загнутого кавалерией дома, но кто осудит, когда всплывет разводка. Две квартиры обошлись не очень высоко, не выше пятого, где весь этаж голосовал одиноково за детскую площадку.
Черепаха костила в стороны, призывая залезть дошколят. Плащ с документами, сотрудница домуправления, чек явно поддельный. Обещали за пять тысяч комнату и приоритетный выкуп, тело принадлежало яду, языком пламени жаренных фальшивомонетчиков. Ровенна вспоминала жаркие поцелуи сына банкира, насмешливый оскал проженного метрдотеля.
Подушечки помнили шелк купюр, ниточки на гербе. Три года назад видела дым до неба, он отучал озабоченных от половых расстройств.
– Что дальше со мной, – спросила удалявшейся складной фигурой Еврея.
– Не хочешь как все, найдешь новых. У нас и в школе уборщица ведро на голову хулиганкину одевает, машет возбуждающим серым стиранной тряпки с освежителем.
– Я не хочу рабства.
– Но ты такая, хочешь сама приказывать телу быть сильнее?
Еврей обернулся былинным богатырем, из центра двора точно шел тот дым, когда он пришел в себя из толпы, запах возбуждал и томил, жалил рассудок в таинстве с вечера до петухов. Пушкарев торжествовал порочно, пока милашка считала в уме. Исчезнуть, сорваться на голос, притвориться феей вместо золушки.
Пушкарев и Еврей зашли в квартиру, на ногах улыбались найки.
– Пошли вон, – сгрубила девушка.
Пушкарев ударил ей в щеку, понимающе ободрил. Порвал майку-тряпочку. Она присела, точно уволенный грузчик с пивом. Пушкарев повалил на себе на тахту, пригласил Еврея. Они двигались в ней точно смешение жидкостей в колбе. Пушкарев просил Еврея кончить, спрашивал, чья квартира.
– Нас изнасилуют за это, правда мне все равно.
Еврей послушал совета, хотя не надо было кончать. Комната дрожала, крутились углы. Еврей вышел, дальше пойдет шляпа.
Поместный словацкий городок, ножи наготове. Всего и надо что забрать лишнее, в тех магазинах. Детство и не начиналось, хотелось жениться.
Юбка облегала задницу. Последний жил неподалеку, хотел спрятаться в кроне. Ниндзей метнула палку овчарки. Он слез, признался в отсутствии слез и скромной сумме за заказ. Ей хотелось избавиться от облегавшей надежды, броситься лучом в слабосоленые весной волны. Слезы жеманили глаза, уши липли к черепу, что-то еще давило на печень. Затем поезд, шмон, дежурные улыбки таможенников. Письмо маме: заработаю на жилплощадь.
Как вера в чудеса. Местные деньги исчезали в глазах богатых. Она мечтала о монастыре.
Ему было девятнадцать, звон монет. Крик чаек на стоны, дребезжало стекло Аквамарина. Включил сигарету, а как хорошо не курить. Пройтись по пляжу, за километр от плевков, спугивая перевернуться у кого подходил к концу отпуск. Подруга вчера изменила с целью, не надо
