Без боя. Не выходя из кабины. Нахрапом. Как наши отцы когда-то Берлин. Впрочем – нет. При взятии Берлина мы многих потеряли. Иначе было с Тулуканом. Искали, где в тут рейхстаг – не нашли. А нашли бы – расписались. Как отцы. Позднее, прочитав воспоминания Смирнова О. Е. – командира нашего полка на тот период, узнал, что бои при взятии Тулукана были настолько яростные, что кровь стыла в жилах. Мда… чем дальше от войны, тем она краше.
Поздно ночью разбили табор в чистом поле, расставили боевое охранение и устроились на ночлег. Выспаться хотелось хотя бы пару часов. Солдаты кое-как установили в офицерской палатке печку-буржуйку. Истопник обещал поддерживать огонь, так как до армии работал пожарником. Или хотел быть пожарником, уже и не помню таких подробностей.
– Дисевич, сука!
О, проснулся Князев, потому лирику сна оставляю на потом. Предаваясь реализму.
– Почему так холодно? – в каждой офицерской палатке, как правило, сидел истопник, в обязанность которого входило поддерживать огонь в буржуйке всю ночь. В их же обязанности входило чистка сапог всем офицерам и прапорщикам подразделения. А также стирка личного имущества командира батареи – трусов и портянок. Спали сии бойцы, как правило, с 10 утра и до обеда. Если везло. А порой и вовсе не спали. Или как придется. Чаще получалось, как придется….
В каждом подразделении имелись палатки из расчета одна на десять человек. Плюс буржуйка. Ставили их как придётся. Топили, так-же как ставили. Дров не было, и поэтому воровство топочного материала превращалось в боевую задачу. Везло, если бой проходил в районе кишлаков. Тогда пилили все, что поддавалось пиле. И в топку. Как партизана Лазо – японцы. Но боев не было. Стрельба отдельно взбесившегося командира батальона не в счет. А тепла хотелось.
Зима и в Афганистане зима. Холодно и зло. Минус десять на севере страны – не предел для метеорологов, творивших с погодой всё, что им вздумается. Иногда по ночам столбик термометра опускался ниже 20 по Цельсию. Тогда в палатке жопа товарища становилась единственным теплым местом, к которому можно прижаться, чтоб унять озноб.
Особенно тяжело было вставать по утру. И просыпаться было гораздо хуже, если истопник засыпал в изнеможении. Ну, как сейчас. Меньшее наказание за сию провинность – смена истопника. А их, как правило, брали из числа наиболее непригодных к боевой работе бойцов. У нас таким и был Дисевич (убитый 11 мая 1980 года в Харе), посмевший заснуть в офицерской палатке под Тулуканом.
Разбуженные голосом командира, да и просто холодом стали открывать глаза прапорщик Шатилов, я, командир огневого взвода (партизан, фамилии не помню), еще какой-то партизан – типа командир разведывательного взвода. И еще какой-то прапорщик, чью фамилию в мозгах стерло время.
– Эй, – Шатилов ногой ткнул в спину спящего солдата, но тому всё было по хрену.
– Ты, чё
