и женатого мужика от холостого не отличу? Жена у тебя, Стефан, хорошая. Видно, что следит она за тобой, любит тебя.
– Любит, – Ворон вспомнил опостылевшую супружескую постель.
– Я горячая да сладкая, – серьезно сказала Анна, – но любая такой станет, если ты с ней ласков да заботлив. Руки у тебя золотые, добрый ты, здесь, – похлопав рукой по кровати, женщина зарделась, – ты сам знаешь, какой. Ввек бы тебя отсюда не выпустила, но возвращайся-ка ты домой, и жену свою люби, как мужу хорошему положено.
– Но если я не хочу? – он приподнялся. «Если я с тобой хочу остаться, Анна? Не жалко тебе, гнать меня?»
– У тебя и дети, небось, есть? – она зорко глянула Степану в лицо:
– Есть. Что же ты за отец тогда, если оставить их собираешься? Слушай слово мое. В полюбовницах твоих я ходить не стану, – женщина твердо сжала губы. Обычно мягкое ее лицо показалось Ворону выкованным изо льда.
– Что же мы с тобой делали тогда? – улыбнулся Степан:
– Ты у меня в полюбовницах, Анна, какая тебе разница? Будем и дальше вместе жить.
Женщина вздохнула:
– Человек не святой. Я столько лет одна, Стефан, мне тоже ласки хочется, родить хочется от любимого. Однако заповеди Господни я более нарушать не буду. Отправляйся домой. Люблю я тебя, но меня, – она усмехнулась, – один такой бросил, мне не впервой.
– Не хочу я тебя бросать, – Ворон сжал кулаки, – я дом хочу, Анна, тепла хочу. Я столько лет по свету брожу, я хочу куда-то вернуться. Здесь, у тебя, – он попытался обнять ее, но женщина вывернулась, – слаще всего на свете.
– У тебя дом есть, – ответила Анна, – поезжай и почини его. Ты мне сеновал поправил? Поправил. Он старый, его прадед мой строил. Теперь ты о нем позаботился, и он еще столько же простоит. С домом твоим так же – не рушь годами содеянного, Стефан.
Вспомнил о бумагах в кармане плаща, Ворон велел себе: «Вот сейчас». Анна опередила его:
– Да поняла я, что ты не просто так сюда приехал, – вздохнула женщина.
– Не просто так, – согласился Ворон, – однако получилось…
– Получилась так, что давай, – распорядилась женщина, – где расписаться надо, я распишусь. Пусть сучка на эшафот взойдет, я слез не пролью.
Степан хотел что-то сказать, но прикусил язык. Свернутые документы перевязали алой и белоснежной лентами. Быстро пробежав их, Анна ядовито сказала:
– Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять. Ладно, пусть все ее руки будет, мне не жалко. Судите ее, рубите ей голову.
Анна резко расписалась, перо едва не прорвало листы. Женщина кинула ему связку: «Доволен?».
– Дура, – ответил он резко:
– Побить бы тебя, но я никогда на женщину руки не подыму. Думаешь, мне легко, Анна, уезжать? Сердце и у меня есть, хоть и не похоже на то, знаю.
Она ласково коснулась маленькой ладонью его груди.
– Слышу, бьется, – прошептала Анна:
– Ничего,
