а вот завтра с утра уж сама корову подою.
Надя поняла.
Поднялась, по-бабьи потуже затянула узелок на платке.
Мама заметила этот жест.
– Ты у меня прямо взрослая уже, помощница, – произнесла дрогнувшим голосом.
Дочь собралась уходить, но в дверном проёме задержалась, обернулась к маме.
– А почему вдруг Адольф? – наконец осмелилась спросить Надя. – Ведь говорили, что Данилка, Даниил. А Адольф – это ж… это ж… хоть со двора не выходи.
– У батьки своего спроси, – зло процедила мама. – У него сейчас другой бог. Адольфом Гитлером зовут его. Вот папке и захотелось перед немцами выслужиться. Оттого и имя такое. Сыном решил рассчитаться, антихрист, прости господи. Имя сына как пропуск на службу к дьяволу. Мол, смотрите, как он верен новой власти. Тьфу! Глаза б мои не видели.
И опять заплакала.
– Ты только не плачь, мамочка, – произнесла от двери дочка. – Не плачь. Это Данилка, Даник, Даниил. А я и завтра утром подою корову. Я же умею. А ты отдыхай, отдыхай, мама.
Корова Марта у них спокойная, смирная. Надя уже не раз доила её, мама учила.
Вот и сейчас она привычно пододвинула маленькую скамеечку, примостила рядом доёнку, принялась доить. Соски хоть и тугие, однако ж Марта отдавала молоко легко.
Молоко не укрыло и дна подойника, как прибежала соседка бабушка Степанида.
Сунув корове кусок хлеба, старуха согнала Надю, сама присела на скамеечку, попросив девочку погулять.
– Иди, дева, поскачи, попрыгай немного, а я уж и подою. Дитё ты ещё, дитё. В куклы тебе играть, а не корову доить.
– Ну, что вы, – деланно запротестовала Надя, но в душе была рада такой помощи.
Всё-таки, как бы легко корова не отдавала молоко, но ручки немели всё равно, уставали очень быстро.
– Спасибо вам, бабушка, – произнесла она и осталась стоять рядом.
Ей хотелось спросить соседку, задать ей много вопросов. Но, то ли стеснялась, то ли ещё чего. А скорее боялась не тех ответов, которые хотелось бы услышать.
– Ну, чего стоишь? – видно, бабушка поняла по-своему то, что Надя не ушла. – Не боись, дева. Молока вашего мне не надобно. Свою коровёнку только что подоила.
– Ой, что вы! – в который раз за сегодняшний день всплеснула руками девочка. – Что вы говорите, бабушка?! Я… я… – и замолчала.
– Чего замолчала, дева? – бабушка почувствовала недосказанность в словах ребёнка, пришла на помощь. – Говори, чего уж. Что смогу – обскажу. Чего не смогу – утаю по незнанию и по простоте душевной.
Надя ещё с минутку помялась, переминаясь с ноги на ногу, потом всё ж осмелилась:
– Бабушка, бабушка, – с жаром заговорила она, – почему так: сначала война, потом папка в полицаи, потом вместо Даника, вместо Данилки Адольф. Почему, почему, бабушка? – Надя прижалась к старушечьей спине, плакала. – Ну почему, бабушка, миленькая! И мама с папкой ругаются. Почему-у-у-у? – рыдала девчонка. – Я же
