голова? – всхлипнула мама.
– Замолчи! – повысил голос папа и снова стукнул кулаком по столу. – Ещё бабушка надвое гадала, а ты уже заупокойную затянула. Не хорони раньше времени.
– Ну-ну, – только и смогла сказать мама в оправдание.
– А в случае чего, – робко произнёс дядька Макар, – надо будет вместе с немцами того… этого. Жизни нам уже не будет, если красные вернутся. И семьи подготовить, собрать добро, то да сё.
– Это точно, – безнадёжно вздохнув, согласился папа. – И спрятаться негде. Значит, с немцами отступать пойдём.
…Тот день Надя запомнила надолго.
Хотя с утра и до вечера он был ничем не примечателен в общей череде дней осени 1942 года.
Мама, Надя и маленький Даник почти весь день были то в огороде, то во дворе, потому как было тепло, солнечно, паутинки летали.
Папа чуть задержался в соседней деревне в комендатуре, и к ужину домой ещё не пришёл.
Мама накормила уже и Надьку, и Данилку, собиралась укладывать их спать, как вдруг где-то в окрестностях раздались выстрелы.
Хозяйка тут же завесила окно в задней хате тёмной тряпкой, детей отправила на печку, велела спрятаться за дымоходом и носа не казать.
– Цыть! – прикрикнула мама. – Чтоб и голоса вашего я не слышала!
Но лампу, что была подвешена к матице посредине избы, не погасила, а лишь прикрутила чуть-чуть фитиль, притушила.
Надя поняла – это для того, чтобы они с Даником не боялись в темноте.
Ещё Надька не успела рассказать братику тут же ею придуманную сказку, как во дворе послышался топот и в избу ввалился папа.
– С-с-суки! – с порога прохрипел он. – С-с-суки! Макара и Сёмку убили, сволочи. Я еле ушёл, догадался в канаву прыгнуть, а эти… а эти, и-э-эх, раз туды твою налево, – скрипел зубами папа. – В рубашке родился, точно.
– Что случилось-то? – кинулась к отцу мама.
Со слов папы Надька поняла, что папа и его сослуживцы немного задержались в комендатуре и отправились пешком домой.
Было уже темно.
Когда подошли к мостку через канаву, что почти за околицей, на них вдруг кто-то напал.
– Веришь, Макара и Сёмку сразу наповал, – делился папа, то и дело отхлёбывая воду из кружки. – Даже оружие не успели снять с плеч мужики. Как назло, и позвонить в комендатуру нельзя. Потому как какая-то гадина днём раньше телефонный кабель уничтожила, а бежать туда – себе дороже.
На печке было слышно, как стучали папины зубы.
Голос дрожал. Говорил, заикаясь:
– С винтовки стреляли, суки. Я же чую, что винтовка-трёхлинейка. И патруль немецкий не подъехал: то ли не слышали, то ли побоялись.
Надя испугалась, прижала к себе братика.
Тот, словно понимая, молчал и не издавал ни единого звука. Лишь всё прижимался и прижимался к сестре.
Впервые
