глаза стали тёмно-малахитовыми, а губы сложились в улыбку, похожую на оскал, и Шарль ощутил внезапно самую настоящую дурноту, потому что именно в этот момент д’Эстурвиль как никогда был похож на его погибшего друга.
Он сам не понял, как сумел вывернуться, как совладал с собой. А в следующий момент в голую грудь лионца уже смотрело острие клинка.
– Прочь… – лицо лейтенанта было таким же мертвенно-бледным, только на скулах горели пятна румянца. – Или мы скрестим с вами шпаги, клянусь.
С минуту Жак смотрел на него – сам не понимая, чего ждёт: то ли подтверждения, что всё случившееся – просто сон, то ли что всё-таки не сон, но командир сейчас опустит клинок и заговорит с ним по-человечески, – а когда не дождался ни первого, ни второго, заставил себя усмехнуться.
– Что, так и идти? – развёл руки в стороны, демонстрируя поджарое, загорелое тело. – Или всё-таки позволите одеться?
Шарль опустил шпагу.
– Пошёл к чёрту, – отвернулся.
Д’Эстурвиль стал одеваться, стараясь, чтобы не было заметно, как от злости трясутся руки.
Наконец, он собрался, но всё никак не мог заставить себя выйти, всё смотрел на д’Артаньяна, по-прежнему сжимающего шпагу. Но вот лейтенант обернулся.
– Уходи, – сказал глухо. – Пожалуйста.
Жак приподнял бровь. Ещё только мгновение назад он был готов возненавидеть своего командира, теперь же чувствовал, как обида уходит без следа.
– Хорошо, – усмехнулся опять. – Я ухожу. Но только знайте: это ещё не конец. Ни нашего разговора, ни… вообще.
Глаза гасконца недобро сощурились.
– Никакого продолжения не будет! Ни разговора, ничего, слышите, вы? – подался резко вперёд, а д’Эстурвиль вместо ответа просто шагнул ему навстречу. Не говоря ни слова, ухватил крепко за плечи и поцеловал.
И так же, не говоря ни слова, оставил комнату.
Ночью Шарлю приснился кошмар.
В принципе, в этом не было ничего необычного – подобные сны навещали молодого человека регулярно, не реже одного раза в неделю, – и стоит ли говорить, что он не просто привык к ним, но даже периодически развлекался, пытаясь угадать, какой из них увидит в следующий раз.
Чаще всего снилось, будто он приходит в кузню, а Жак стоит к нему спиной, раздувая огонь в горне. Долго не оборачивается, хотя Шарль окликает его не один раз. Шарль идёт к другу целую вечность и видит наконец, что весь низ рубахи у того в тёмной крови. А потом лицо кузнеца начинает медленно расплываться и таять, превращаясь в размытое дрожащее пятно. Последними всегда исчезали губы – как раз перед тем, когда Жак собирался что-то сказать ему.
И молодой гасконец, проснувшись, каждый раз мучительно пытался понять, что именно.
Эта вечно ускользающая фраза была для него ещё более страшной, чем вид измаранной кровью рубахи или расплывающиеся очертания лица.
Я люблю тебя?
Я не могу без тебя?
Потерпи,
