него ни черта не выйдет, но тело, несмотря на многолетний перерыв, помнило всё.
И ритм движений, и ощущение крепких, узких бёдер под ладонями – дрожа от злости и нетерпения, он взял д’Эстурвиля чересчур резко, меньше всего заботясь о том, больно ли ему.
Видимо, всё-таки было больно, потому что молодой человек под ним внезапно охнул громко, выгнулся всем телом и вцепился зубами в собственную ладонь.
Это как-то отрезвило гасконца, он замедлил движение, склонился к кадету:
– Что, настолько неприятно?
С минуту д’Эстурвиль молчал, только дышал тяжело – интересно, мелькнула у него в этот момент шальная мысль, а женщины в первый раз тоже испытывают такие незабываемые ощущения? – но потом всё-таки ответил, запинаясь:
– Да… Чёрт, д’Артаньян, зачем вы… так грубо?
– Извини, – и Шарль не удержался – приостановился, ухватив лионца за волосы, заставил его запрокинуть голову, поцеловал покрытый испариной висок. – Просто… расслабься, а то мне трудно двигаться. И постарайся поймать ритм, понимаешь?
– Я попробую, – фыркнул молодой человек – до того похоже на покойного Жака, что гасконец от возбуждения едва сумел вздохнуть. – Погоди… я, наверное, стою неправильно… давай, я лучше на бок перевернусь…
Он повернулся, вроде бы совсем немного и сразу понял, что действительно стало легче. Да и движения лейтенанта тут же сделались более плавными, размеренными. Кадет чувствовал, как он сдерживается изо всех сил, стараясь доставить удовольствие уже не только исключительно себе. И постепенно боль сменилась таким острым возбуждением, что Жак застонал в голос, захрипел и закашлялся:
– Да, вот так… в том же темпе… и двигайся… только не останавливайся, прошу…
– Как скажешь, – гасконец засмеялся невольно. Злость ушла окончательно, а его партнёр, видимо, ощутил эту перемену, потому что и впрямь перестал быть таким зажатым.
В какой-то момент Шарль уверился даже, что под ним – действительно его погибший друг. Он снова провёл обеими руками по спине парня, с удовольствием сжал ладонями его бёдра, ощутил судорожную дрожь, с которой тот вдруг начал отзываться на эти прикосновения.
На душе сделалось неимоверно легко – как же, оказывается, он устал быть один…
– Жак… – и всё-таки Шарль не выдержал, застонал. – Боже мой, как же это… как же мне хорошо, Жак…
Д’Эстурвиль застонал в ответ, потому что и сам не мог разобрать, что чувствует: растерянность, боль или острое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
А потом всё закончилось.
Даже как-то слишком быстро.
Или это ему просто показалось ввиду полной неосведомлённости в делах подобного рода?
Молодой человек сел осторожно, пытаясь понять, будет ли ему по-прежнему больно. Нет, не больно, скорее, просто дискомфортно, а потому лионец поднял глаза на д’Артаньяна.
Шарль поспешно заправлял рубашку в штаны. Почему-то именно сейчас особенно
