не продолжать эти тошнотворные размышления, торопливо спустился вниз.
Тётушка Мари, конечно, уже возилась в кухне. Она с неодобрением покосилась на хозяина и молча поставила перед ним кувшин с тёплой водой. Приветствие, как всегда, проигнорировала, да Шарль и не ждал ответа. Забрав кувшин, вернулся к себе, чтобы умыться и выбриться.
О произошедшем накануне, а также о ночном кошмаре изо всех сил старался не думать, чтобы окончательно не испортить себе настроения.
Конечно же, у него ничего не получилось.
Он просто не мог не думать о какой-то совершенно особенной интонации, с которой д’Эстурвиль поинтересовался вдруг вчера, действительно ли командиру плевать на мнение окружающих. И о том, как приятно было ощутить прикосновение к своей руке его тёплой ладони. А затем – прикосновение губ, таких горячих и осторожных одновременно.
Зачем он поцеловал его? Ведь они едва знакомы, Шарль ни единым жестом не намекнул, что относится к своему кадету как-то по-особенному.
Они и не общались практически, если не считать, конечно, неловкого разговора в конюшне и вчерашней случайной встречи в трактире.
Что до истории с дуэлью, то гасконец, учитывая отношение к подобным вещам короля и кардинала, постарался бы вытащить из беды любого дурака, а не только племянника своего бывшего учителя.
Так почему же мальчишка вдруг заявил вчера, что не может не думать о своём лейтенанте и что ему хотелось бы лучше узнать его?
И зачем позволил… у него ведь нет никакого опыта подобных отношений – это было ясно с самого начала…
И для чего поцеловал, уже оставляя дом – учитывая то, как Шарль обошёлся с ним, парню, наверняка, было чертовски обидно и больно…
Однако затем вспомнилось невольно, каким неожиданно отзывчивым оказалось тело д’Эстурвиля, и юношу снова окатило горячей волной.
Как же давно он не испытывал подобного.
Как давно не ощущал вообще ничего, только боль и неизбывное чувство вины.
А теперь вот к чувству вины примешалось какое-то новое, совершенно забытое ощущение лёгкости, словно он снова был не одинок.
Ну вот, приехали.
Гасконец медленно водил лезвием бритвы по щекам и думал с какой-то спокойной отстранённостью о том, что обманывать самого себя просто глупо.
Конечно, д’Эстурвиль тут ни при чём, а вчера пострадал и вовсе совершенно зря.
Потому что Шарль с самого начала… едва только увидев… он хотел этого мальчишку.
Только его, и сейчас уже не понять – то ли из-за поразительного сходства с погибшим другом, то ли ещё по какой причине, да и есть ли смысл выяснять?
Ведь после вчерашнего не стоит даже надеяться, что кадет, что бы он там ни говорил, захочет продолжить общение. Если вообще не переведётся в другой полк.
А может, так даже лучше?
Потому что Шарль, например, пока сам не может понять, чего хочет от него: то ли просто физической близости, то ли и впрямь чего-то большего.
Проклятье…
