всего один раз, когда мы только приехали в Англию, и его мать встретила нас с хлебом и вином. Естественно, о своем будущем женихе я ничего не знала.
Его, как и меня, просто поставили перед фактом этой помолвки. Кто знает, может, он ненавидел навязанный ему выбор ничуть не меньше, чем я (если не больше). Дэниела выбрали мне потому, что мы с ним были шестиюродными братом и сестрой – то есть очень дальними родственниками. Важно было еще и то, что разница в возрасте у нас оказалась менее десяти лет. Этим требования к паре исчерпывались, а в нашем случае все выглядело почти идеально. Кандидатов в мужья и жены было весьма мало. В самом Лондоне обитало двадцать семейств еврейского происхождения, и еще семейств десять были разбросаны по другим английским городам. Ограниченность выбора объяснялась тем, что закон обязывал нас жениться и выходить замуж внутри своего круга. Можно сказать, мне еще повезло. Дэниелу могло бы быть и пятьдесят лет; он мог бы оказаться полуслепым и даже полуживым, но все равно в шестнадцать лет я вышла бы за него и разделила бы с ним супружеское ложе. Однако самым важным (намного важнее благосостояния семей жениха и невесты и их совместимости) был тайный характер нашей помолвки. Дэниел знал, что мою мать сожгли как еретичку, продолжавшую исполнять еврейские обряды. Я знала, что он, как и любой еврейский мальчик, прошел обрезание. А принял ли он в свое сердце воскресшего Иисуса, верил ли проповедям, что мы слышали в церкви каждый день и дважды по воскресеньям, – об этом я узнаю, только когда мы поженимся. Тогда же и он больше узнает обо мне. Пока что мы оба знали: наша христианская вера – необходимое новшество, вынужденный шаг древнего народа, который всеми силами стремился выжить. Мы знали, что гонения на евреев продолжались в Европе уже более трехсот лет. В некоторых странах евреям было запрещено селиться. К числу таких стран принадлежала и Англия – родина Дэниела, с недавних пор ставшая и моей родиной.
– Дэниел хотел поговорить с тобой наедине, – смущаясь, объявил мне отец и отошел в сторону.
– Я слышал, тебя взяли в шутихи, – сказал Дэниел.
Я смотрела на него и видела, как медленно краснеет его лицо. Красными стали даже уши. Кожа на его лице была нежной, как у девушки, а усики над верхней губой – столь же пушистыми, как его брови, нависавшие над глубоко посаженными темными глазами. При беглом взгляде его можно было бы принять скорее за португальца, чем за еврея. Однако Дэниела выдавали тяжелые веки. Веки у него были чисто еврейскими.
Мой взгляд переместился на его широкие плечи, узкую талию, длинные ноги. Симпатичный парень, ничего не скажешь.
– Да. Меня взяли ко двору, – сказала я, не вдаваясь в подробности.
– Когда тебе исполнится шестнадцать, ты должна будешь покинуть двор и вернуться домой.
– Чей это приказ? – насторожилась я.
– Мой.
Я выдержала ледяную паузу, потом таким же ледяным тоном спросила:
– С каких это пор ты повелеваешь мной?
– Не сейчас.
