происходящего оставалась дольше недели. До тех пор, пока я не увидела дым и не услышала выстрелы. Вот тогда и осознала: это не сон. Это правда война. Это ужасы реальной жизни, которые мы, люди, создаём себе сами.
Боёв на нашей линии фронта всё же не было. Хотя разведка докладывала (от нас, впечатлительных, это скрывали, но я всё же слышала краем уха), что арвенцы уже появились в нескольких километрах отсюда и обустраивают свой лагерь. Что будет дальше – сказать было трудно. Начнутся активные действия? Или каждый так и будет сидеть по свою сторону и ждать атаки?
Однако далеко уходить от лагеря я опасалась. Лишь иногда, как сегодня – побыть в одиночестве, в тишине, и хоть на мгновение представить, что войны нет.
Но она есть. Самая настоящая. И поняла я это впервые, ощутив каждой клеточкой тела, когда увидела первого мёртвого солдата. Он был разведчиком. На вид – мой ровесник. Группа отправилась рано утром, а к вечеру его принесли хоронить. И вот смотрю я – парень лежит молодой, красивый, в новом ещё обмундировании, только прибыл. И уже мёртвый.
Крови мало, пуля в висок угодила. Лежит как живой, только бледный очень. И похоронили его без почестей, даже без плащ-палатки. Прямо в землю положили и зарыли. И мне так его жалко стало. И его родственников, которые никогда не узнают, где он лежит. И домой не дождутся.
Я больше часа рыдала. Пришла на занятия к Сан Санычу с красным опухшим лицом. А он ни о чём не стал спрашивать, просто сказал:
– Чтобы жить иногда нужно больше мужества, чем чтобы умереть. Помереть-то нетрудно. Лечь, смириться, себя пожалеть, сдаться. А жить – это тяжело. Жить – это наука. Но и хорошего в этом тоже много. Так что ради этого хорошего и не будем сдаваться.
Это немножко привело меня в чувство.
Второе потрясение было, когда через неделю моего пребывания в лагере привели «языка», то есть арвенца в плен взяли, хотели из него добыть информацию. Я его лишь мельком видела, но и этого было достаточно. До этого я врага не встречала, одни только самолёты попадались. И не верилось, что это правда. Что это война. Настоящая. Ну, летают и летают. Не бомбят, просто курсируют. А тут – враг. В нашем лагере.
Не знаю, что тут с ним делали. И куда он потом исчез. Потому что больше я его не встречала. Слышала только, как Сан Саныч вздыхал:
– Хоть и враг, а всё-таки человек.
И голос командира в ответ:
– Их не жалеть надо, а не ненавидеть. Это не мы к ним, это они к нам припёрлись. Землю нашу топтать, гады, начали. В наших людей стрелять…
Я не дослушала. Ушла. Страшно стало. И от того, что ещё я могу здесь услышать, и потому, что боялась быть застигнутой. Но долго ещё об этом думала. Ничего хорошего, к сожалению, на ум не приходило.
Хорошо хоть с девчонками иногда поговоришь – и станет легче. Всё-таки не одна.
Наша команда сформировалась в течение первой недели. Две девушки, с которыми
