одного человека, а его родителей и близких людей – от слёз, то большей награды мне и не надо.
Мы помолчали. Говорить было трудно.
Тут-то и появилась Людмила. Она успела помыться, волосы были влажными, с них капала вода. Заметив нас, обронила:
– Опять собрание?
Никто не ответил. Только Вера спросила:
– Сейчас тепло, жить хоть можно. А когда снег будет, как мы? Замёрзнем же в этом лагере.
– Когда снег, нас уже не будет, – мрачно ответила Люда.
Я хотела спросить: «А где мы будем?», но вдруг спохватилась. Она ведь не сказала: «Нас здесь не будет». Она просто сказала: «Нас не будет». Уже. Вообще.
Разве это возможно? Разве думает кто-то об этом, едва тебе стукнуло восемнадцать или двадцать два года? Почему же мы тогда так рассуждаем? Кто вправе лишать нас счастливого будущего?
За спиной раздаются шаги, и через пару секунд – резкий голос Людмилы:
– Встаём! Три минуты – и смена.
Воспоминания тотчас растворяются.
За час я так и не смогла сомкнуть глаз и отдохнуть хоть немного. Всё тело ломит, голова кружится, да ещё и готовить нужно – снова на двадцать семь человек. Сколько ещё так? Я же не выдержу!
Но выбора нет. Проверять, что с нами будет за непослушание, не хочется. Поэтому я и Вера покорно встаём и, обменявшись сочувствующими взглядами, заступаем на вахту бесконечной готовки.
Глава 2
Когда работа окончена, ещё лишь начинает темнеть, но мне уже безумно хочется спать. Полноценным сном назвать беспокойное ворочание с боку на бок сложно, но так время бежит быстрее и, хочется верить, приближает нас к счастливому дню прежней свободной жизни – когда не надо дёргаться от каждого шума, можно быть рядом с близкими, читать книги, встречаться с друзьями, ходить в кино…
Мы с Верой, едва убрав остатки еды, падаем без сил на кровати. Люда уходит к Сан Санычу, он обучает её мастерству военного дела тщательнее. У Люды всегда много вопросов. Она не оставляет идеи отправиться в бой, а я не могу понять: зачем ей это? Но мы не спрашиваем. Не из вежливости даже, а потому, что знаем – вряд ли ответит.
Сегодня сон накрывает быстрее, и я просыпаюсь всего один раз за ночь.
А утром всё сначала: готовим, потом носим ребятам.
Они смастерили длинный стол и крышу над ним, и в этой импровизированной столовой рядом с нашей сторожкой теперь размещаются в строго отведённое по расписанию время. Поесть – десять минут, а готовить всё это и убирать потом – несколько часов на каждый «подход».
Я несу очередную порцию и слышу как молодой парень, не старше меня, с досадой вздыхает:
– Когда уже в бой? Сидим тут как сычи. Кашу вон, только зря переводим.
Сан
