и если потомство Людовика XIII еще не является, я не боюсь утверждать громко, что в этом виноват только он.
– Это важный государственный вопрос, – сказал первый министр со всей серьезностью, с какой он занимался важными делами, – я хочу, так как представился случай, поговорить с вами об этом важном предмете.
– Я слушаю ваше преосвященство с полным вниманием, – сказала герцогиня, которая, не подавая ему ни малейшего подозрения, умела навести разговор на тот предмет, которого она желала.
– Вы знаете, – продолжал кардинал, размеряя свои выражения с бесполезным старанием, – в каких руках уже два года находятся бразды правления, чья воля внушает страх иностранным государям, кем честолюбивые агитаторы доведены до бессилия; словом, вы давно знаете человека, которому Господь дал силу и разум, необходимые для поддержания благосостояния государства и славы его величества.
– Я знаю, кардинал, сколько вы сделали для Франции и как вы заботитесь о счастье короля.
– Мудрость моего государя способствовала успеху моих предприятий, потому что его величество удостоил соединить в руках своего смиренного слуги все нити высшей власти, не исключая ни одной. Для того чтобы вернуть королеве расположение ее августейшего супруга, потребно мое содействие, но, к несчастью, я имею свою долю человеческих слабостей и не мог остаться нечувствителен к божественным прелестям ее величества; но как заставить королеву изменить свою холодность ко мне? Вы одна, герцогиня, ее поверенная и друг, можете сделать это чудо и оказать услугу Франции и кардиналу.
– Я готова служить вашему преосвященству, но не скрою от вас, что королева имеет против вас ужасное предубеждение.
– Знаю! – сказал кардинал, со вздохом отирая слезу, которой не было.
– Не ваша ли это вина? Как вы, такой искусный, такой тонкий, такой глубокий знаток слабостей нашего пола, можете надеяться понравиться женщине молодой, кокетливой, впечатлительной, влюбленной в изящное и красивое, показываясь ей всегда в этой противной красной рясе, в темной шапочке на голове и со лбом, вечно согбенным тяжелой озабоченностью министра?
– Правда, – сказал наивно кардинал, – строгая одежда прелата вовсе не выгодна для ничтожных совершенств, полученных от природы.
– То есть она просто ужасна. Можно ли догадаться, ловкий ли мужчина или жалкий горбун скрывается под нею? Поверите ли вы, кардинал, что, несмотря на ваше высокое звание, я сама благосклонно взглянула бы на вас, если бы видела вас в костюме не столь жалком?
– Я помню, что для вас заменил однажды эту красную сутану ловкой одеждой кавалера.
– Она еще не довольно ловка. Я недавно в театре видела костюм, который непременно выбрала бы, будь я мужчина. Королева без ума от него.
– Какой же это костюм, герцогиня?
– Костюм Панталоне. Я не знаю ничего грациознее для хорошо сложенного мужчины. Почему бы не воспользоваться
