нас никак не насторожило: когда работаешь с детьми, то ты постоянно подвержен контакту с вирусами. Только вот эта инфекция не поддавалась лечению. Мой муж слабел на глазах, анализ крови подтвердил самое худшее: лейкемия.
Я вышла из дому, чтобы не показывать своего отчаяния. Ходила по улицам Подковы и грозила Господу Богу, богохульствовала, осыпала Его самыми последными ругательствами, а в конце заявила, что Его вообще нет, что я в Него не верю. Я опухла от слез. Не желая в таком состоянии возвращаться домой, я забрела к воротам нашей брвиновской виллы. Мамы не было, мне открыла домработница, пани Сима, которая была родом откуда-то из-под Гайнувки и говорила с сильным восточным акцентом. Я любила ее, потому что, несмотря на то что она была простой деревенской женщиной, в ней было много деликатности. Она ни о чем не стала спрашивать, но через какое-то
время постучала в мою прежнюю комнату на втором этаже, где я спряталась от всего мира, с кружкой горячего куриного бульона.
«Я добавила желток, – сказала она, – для поддержания сил. Потому что моей голубушке потребуется теперь их много».
– Да, конечно, с того момента, как Ежи Баран нас обманул, я постоянно была на связи с сестрой. В августе две тысячи седьмого года она приехала из Лондона и остановилась у меня в Подкове Лесной. Сказала, что мы должны обдумать план действий. Что следует действовать в двух направлениях. Одно – это вытащить маму из этого состояния, а второе – вернуть обратно дом.
«Иначе говоря, у нас очень дерзновенные задачи, – сказала я с некоторой ноткой ехидства. – Только за несколько дней их не решить, пожалуй».
«Я приехала на целый месяц», – ответила она.
(магнитофонная запись)
После того как не стало Мирека, родные меня утешали, что все в жизни имеет свое начало и конец, боль от утраты близкого человека тоже. Но ни мама, ни Лилька не знали меня так хорошо, как я знала саму себя. Я понимала, что эта боль никогда не уйдет и будет сопровождать меня уже всегда. Я даже не хотела, чтобы осуществилось их пророчество. Мои страдания были единственным звеном, соединяющим меня
с жизнью, которая, благодаря этому, не становилась прошлым, а пульсировала во мне: каждое событие, каждый разговор с Миреком… Поэтому, несмотря на мамино предложение переехать к ней, я осталась в нашем деревянном домике – в его стенах прошли наши счастливые минуты. Это придавало мне сил. Моя жизнь уже не была бессмысленной, потому что я познала благодать любви. Так как-то сказала мама: любовь – это благодать, и не каждому она дана. Я жалела только об одном – что не успела родить ребенка. Мы с Миреком считали, что у нас впереди очень много времени, однако оно оказалось строго регламентированным.
После смерти Мирека я провела несколько месяцев в Лондоне, у Лильки и Пётрека. Он стал уже настоящим лондонцем. Помнил время отправления всех автобусов из их района в центр, а также поездов метро, не нужно было иметь под рукой расписание, достаточно было спросить Петра. Маленький гений. Хотя он уже не был таким маленьким, перерос на голову нас обеих и продолжал расти. По-видимому, пошел в своего
