руки, он смотрел на сестру так, как если бы впитывал ее образ, запечатлевая его навсегда в своей памяти. Черные глаза Ретта были очень печальными.
– Пойдем со мною, Розмари, – сказал он, и на безумный миг Розмари показалось: вот-вот они с Реттом оставят этот безрадостный дом и она, убегая вместе с братом на Текумсе, помашет на прощание рукой.
Вслед за братом она вышла на длинную пустую площадку перед домом. Обняв ее здоровой рукой, Ретт повернул сестру лицом к полям: перед ними расстилался весь их мир. На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.
– Плохая новость седлает самого быстрого коня, – тихо проговорил Ретт. – И, помолчав, добавил: – Никогда не забуду, как здесь красиво.
– Значит, он… Шэд Уотлинг…
– Да, – сказал Ретт.
– И потому ты такой печальный? – спросила Розмари. – Он ведь был задирой. Не нужно о нем грустить.
Ретт улыбнулся.
– Какое же ты удивительное существо!
Миссис Батлер с гостями ожидала их в гостиной. Увидев пустой рукав Ретта, она глубоко вздохнула, и глаза ее закатились. Помогая ей сесть на диван, Джулиан шептал: «Мамочка, дорогая, пожалуйста!»
Евлалия с округлившимися глазами скрипучим от страха голосом спросила:
– А Франклин?
– Ваш Франклин, мадам, в полном – за исключением его фляжки – порядке. Доброму доктору не хватает храбрости для такого дела.
В дверях кабинета выросла фигура Лэнгстона Батлера с гроссбухом в руке. Прошествовав через комнату к полкам, он поставил книгу на место и, повернувшись, увидел старшего сына.
– А, непутевый, только тебя не хватало.
Затем мистер Батлер взял семейную Библию и открыл те ее страницы, куда, начиная с 1607 года, вносились даты рождения, женитьбы и смерти Батлеров. Из кармана жилета он достал серебряный перочинный ножик, чтобы очинить гусиное перо. Затем прислонил перо к лакированной ореховой подставке, а когда расщеплял кончик, то надавил так сильно, что поцарапал дерево.
Дрожащими руками перелистывал он страницы и перечитывал записи в Библии:
– Наше семейство могло похвалиться патриотами, верными женами, ответственными детьми и респектабельными гражданами. Но в породе Батлеров есть и дурная кровь; по некоторым из них, в том числе и моему собственному отцу, с самого начала плакала петля. – Лэнгстон бросил на бабушку Фишер суровый взгляд, чтобы упредить всякое несогласие, затем продолжил: – Мы обеспокоены дерзостью, непослушанием и наглостью сего молодого человека. Его родитель пытался внушить ему приемлемую норму поведения, однако этот юноша не повиновался ему.
Элизабет Батлер молча плакала. Джулиан Батлер пытался подавить кашель.
