счастье, что я не собираюсь быть писателем, – думал тем временем Говард. – Изобретать космические корабли, похоже, куда легче».
Тут встряла Катастрофа:
– А я знаю, знаю! Это как когда в школе велят нарисовать древних бриттов, а я не в рисовальном настроении.
– Да, очень похоже, – согласился папа. – Можешь себе представить мое облегчение, когда Маунтджой позвонил мне, вызвал к себе в контору и заявил, будто придумал, как исцелить меня от простоя. Уверял, что знает способ помочь. И ведь не соврал. «Все, что от вас требуется, – сказал он тогда, – это раз в три месяца присылать мне две тысячи слов о чем угодно, на любую тему. Главное – чтобы вы сами их написали, не повторяясь и не перепевая старое, а сочиняли совершенно новое. Обещайте. А сдавать будете прямо мне на работу, в Городской совет». – «Но вдруг у меня и это не получится?» – возразил я. Маунтджой в ответ расхохотался и говорит: «В том-то весь и фокус!
Вообразите, будто я в силах – через Городской совет – отключить вам свет, газ, воду и прочее за задолженности, и дело у вас сразу пойдет как по маслу. Да, и еще представьте, что у вас перестанут вывозить мусор. Если вы по-настоящему испугаетесь такой угрозы, запросто накатаете две тысячи слов». И Маунтджой как в воду глядел! Я до сих пор ему признателен. Ведь я тогда пошел прямиком домой и снова принялся писать как одержимый. В тот же месяц я написал «Настырную мантикору» и черновой вариант «Непреклонного» за считаные…
– Постой-постой, – наморщила лоб мама. – Но если ты на протяжении тринадцати лет раз в три месяца шлешь Маунтджою по куску текста, а тот сдает их Арчеру, то сколько же этого добра у Арчера накопилось? И что Арчер с ним делает?
– Пап, а если Арчер все это издает? Тогда он здорово на тебе нажился!
Папа помотал головой, но как-то неуверенно: – На таком не наживешься, Говард. Ему я всегда писал разные глупости, которые вряд ли кому придет в голову публиковать. И в большинстве случаев это всего лишь обрывки, незаконченные фрагменты. На четырех страничках особенно не развернешься. Ну вот взять хоть прошлый год – я послал Маунтджою рассуждение на тему «Если бы кролики стали плотоядными». А в последний раз накропал про старушечий бунт на Мукомольной улице.
– И что ты про них придумал? – вмешалась Катастрофа, которая наконец-то принесла, плюхая переполненной кружкой, слабенький серенький чай.
– Они дрались сумочками, – ответствовал папа. – Спасибо.
– Да я про кроликов, глупый ты мой, – раздосадованно объяснила Катастрофа.
– Разумеется, я заставил их питаться мышами, умная ты моя, – сказал папа. – Нет, Говард, если бы такое кто и напечатал, я бы не упустил. Уверяю тебя, ни буковки не издали.
– И ты впервые задолжал слова Маунтджою? Папа вновь помотал головой:
– Нет, они впервые затерялись. Хотя мне уже неоднократно случалось просрочить и сдать позже, но Маунтджой ничего не говорил, только вот однажды… – Папа озадаченно уставился в чашку. –
