забрал чашку и повертел на свету.
– Тогда что это значит? С одного боку то ли «В», то ли «Б», а с другого – то ли «Э», то ли «З», то ли вообще тройка…
Тут Говард разочарованно понял: папа не воспринимает всерьез историю с Громилой. И мама тоже! Она лишь засмеялась:
– Что ж, Квентин, в другой раз сдавай слова вовремя. Зачем нам Арчеровы громилы? Совершенно незачем.
Отчего-то Говарду полегчало. Громила его по-настоящему напугал. Но поскольку ни папа, ни мама не разволновались, значит все в порядке. Говард поднялся в свою комнату, устроился поудобнее среди родных плакатов с астронавтами и аэропланами и до позднего вечера увлеченно придумывал и рисовал очередной космический корабль, стараясь не думать о Громиле. Но мысли его снова и снова возвращались к загадочным словам, которые папа сдавал Арчеру. Что же Арчер с ними делал? Неужели они так нужны Арчеру, что он вон даже Громилу прислал?
Ночью ударные инструменты, которые Громила накануне вечером внес в прихожую, начали приглушенно погромыхивать. Никто бы и не заметил, если бы не мама, всегда вздрагивавшая от любого шума. За ночь она трижды будила всех – трижды вставала и спускалась в прихожую, чтобы унять неугомонные барабаны. В первый раз мама предположила: «Наверно, это они от проходящих машин». Но ударные упорно продолжали гудеть и подрагивать. Во второй раз мама обложила их носовыми платками. В третий – прослоила носками. Наконец, перебудив весь дом в четвертый и пятый раз, она закутала инструменты во все одеяла, какие только нашлись, но и тогда по-прежнему утверждала, будто слышит их перестук.
Наутро раздраженный папа прошлепал в кухню и, не в силах открыть глаза, сказал:
– Наша мама всю ночь напролет сражалась с шумом в собственных ушах. Где мой чай? Скорую чайную помощь мне, срочно!
– У тебя живот из пижамы торчит, – сообщила папе Катастрофа. – А твои заветные чайные запасы прикончил Громила.
– Во всяком случае, Громила был последним, кто их трогал, – сквозь зевок добавила Фифи.
– За какие прегрешения небо наградило меня такой доченькой? – вопросил папа. – Фифи, забудь про Громилу и свари мне чаю. Всё, забыли про Громилу!
Говард охотно забыл про Громилу, забыл как про страшный сон. Он пошел в школу. В школе он весь день благополучно рисовал космические корабли. Он забыл про Громилу настолько основательно, что когда вместе с друзьями вышел с уроков и увидел Громилу посреди улицы, то встал как вкопанный. Громила высился, будто маяк. Он тоже увидел Говарда. На небольшой Громилиной физиономии медленно появилось новое выражение – он узнал Говарда и, рассекая толпу, двинулся прямиком к нему.
Обычно маяком или хотя бы башней над толпой ощущал себя сам Говард, а тут он мгновенно показался себе хлипким и крошечным, всем по колено. Говард заозирался, рассчитывая на помощь друзей, но каждый, кто попадался Громиле на пути, вдруг вспоминал о важных и неотложных делах, срочно призывавших куда-то подальше отсюда. Друзья незаметно растворились,
