с капюшоном перемещался в тускло-коричневом пространстве, населенном другими фигурками из того же винила. Некоторые тоже были навеяны Босхом – скажем, исполинские ходячие ягодицы, между которыми торчало древко большой стрелы. Другие, вроде флагеллантского мессии, сошли со страниц украденного томика. Милгрим читал его каждый вечер, по кругу. Насколько он помнил, его раньше такое не занимало, но теперь ему нравилось смотреть окрашенные книгой сны.
НУ почему-то был птицеголовой босховской тварью, за которой гнались люди Брауна на геральдических животных, не совсем лошадях; над коричневыми капюшонами преследователей развевались стяги с девизами на волапюке. Иногда они на много дней углублялись в стилизованные рощицы по краю пейзажа, где под сенью деревьев мелькали таинственные существа. Временами Браун сливался с флагеллантским мессией в одно и бичевал себя плетью с кривыми шипами зеленовато-серого цвета, общего для пистолета, фонаря и монокуляра.
Однако то новое, теплое, словно кровь, девонское мелководье, где плавали видения, породил не ативан, а райз – японский продукт, моментально внушивший Милгриму глубокое уважение. Он чувствовал, что у лекарства есть потаенные возможности, которые раскроются со временем. Возникло ощущение подвижности, которого так не хватало в последнее время, – не потому ли, что Милгрим вел жизнь пленника?
С райзом стало легче обдумывать концепцию несвободы, и Милгрим нашел ее тягостной. Он был в довольно паршивом состоянии, когда появился Браун с неограниченными запасами ативана и предложением-приказом, и тогда казалось, что это совсем не плохо. Собственно, Браун тогда спас ему жизнь. От резкой завязки можно и помереть. А без денег это очень даже вероятно.
И все-таки… Сколько ему предполагается дышать едкими миазмами Браунова прогорклого тестостерона? «Меня могут убрать», – проговорил его собственный голос из последних развалин личности. Кажется, раньше Милгрим не употреблял этого глагола в особом аргентинском значении, но теперь оно было кстати. Или будет. Хотя, судя по тому, куда покатилась жизнь, его и так давно убрали. Никто, кроме Брауна, не знает, где он. У Милгрима нет ни наличных, ни кредитки, паспорт забрали, а спать приходилось в комнатах с зеленовато-серыми коробочками на дверях – сигнализацией, оберегающей покой Брауна.
А главное – лекарство. Даже если удастся сбежать, у него будет запас в лучшем случае на сутки. Браун никогда не выдавал больше.
Милгрим вздохнул, окутанный теплыми околоплодными водами своего состояния.
Хорошая таблетка. Очень хорошая. Набрать бы таких побольше.
11. Боббиленд
Расписанный ацтекскими рисунками «фольксваген» катил по дороге к востоку от Санта-Моники.
– У Бобби агорафобия, – предупредил Альберто, стоя на светофоре за черным джипом «гранд-чероки-ларедо» с непроницаемо тонированными стеклами. – Не любит выходить на улицу. Но и не спит дважды на одном месте, так что ему не просто.
«Чероки» поплыл
