гор, обрамляющими равнину.
Почти сразу из аэропорта она решила отправиться в санаторий, чтобы увидеть предстоящее поле деятельности.
Она, конечно, с детства знала этот комплекс. С бабушкой и дедушкой они гуляли в его парке, в той части, которая была открыта для всех простых смертных. Её тогда привлекали узкие пешеходные дорожки, петляющие среди огромных деревьев. Их кроны так плотно смыкались над головой, что казалось, что ты в джунглях или в древнем мире. А над тобой – крепко сцепленные руки доисторических растений – воллемий, хвощей и сигиллярий. И появлялось ощущение волшебной атмосферы, пронизанной переменчивым духом растений, подвластной влияниям погоды и местного микроклимата.
Сам санаторий, окружённый неприступной оградой по всему периметру, был тогда тщательно охраняемой территорией, на которую впускали строго по пропускам и санаторным книжкам. Ещё бы, ведь в советские времена в нём отдыхали большие чиновники, и даже иностранцы. Простой народ туда не допускался. Поэтому внутри всё было вычурно, дорого и очень красиво.
Аврора с трудом помнила то время, она была ещё достаточно маленькой в эпоху застоя. Потом случилась перестройка и все последующие изменения, которые тоже её тогда не сильно коснулись в силу слишком юного возраста. Она только по разговорам взрослых улавливала, что вокруг всё сильно меняется, а что меняется и как не очень понимала. Да и интересы у неё тогда были другие – первая влюблённость, на разрыв, на пределе отчаяния и обречённости. Самокопание и томление, стихи и живопись, классическая музыка, прерафаэлиты и лики юношей кисти Микеланджело, так напоминавшие её объект любви.
Она с удивлением подошла к огромным чугунным воротам. Чёрная графика барокко спорила жестким контрастом с живописной мягкостью ландшафта. Когда-то они преграждали путь всем желающим и служили фильтром, пропуская внутрь лишь избранных и тех, кому дозволено приблизиться к этим избранным. Теперь ворота были приоткрыты, и любой прохожий мог беспрепятственно пройти за их ажурные створки.
Аврора побрела по старому тротуару. Ряды разросшихся вековых кипарисов и голубых высоченных елей увлекали в глубину центрального въезда, к главному корпусу. Широкая длинная дорога с потрескавшимся и рассыпавшимся асфальтом, привела к круглой площади, тоже нещадно попорченной временем.
Прямо напротив торжественным аккордом застыл административный корпус с четырьмя внушительными коринфскими колоннами под римским портиком. Архитрав украшал барельеф с социалистическими сюжетами – крестьянки со снопами в руках, рабочие с молотами и пастухи. Вперемежку с ними были крупные девушки с вёслами и купальщицы с полотенцами, накинутыми на предплечья, как шаль.
Весь центр первого этажа занимала огромная столовая с баром. По бокам – в правом крыле ресторан, в левом – бильярдный зал. Мраморный пол кое-где сохранился целым, только толстый налёт многолетнего упадка покрывал его, словно мхом, пряча под
