перед Господом. Родиться таковым считалось великой привилегией, а не проклятием. Внезапно я вспомнила Энрике, каким видела его в последний раз, странную улыбку, с которой он наблюдал, как я целую отца, его фигуру, алчно склонившуюся над телом умирающего. Может, алчность мне лишь привиделась, а на самом деле то была тревога? Ребенку трудно отличить одно от другого, а Энрике не похож на человека, желавшего оказаться в центре всеобщего внимания.
– Вот почему я так рад тебя видеть, – продолжал он. – Семья должна быть вместе, а мы так мало времени провели в обществе друг друга. Согласна? Рада, что ты здесь?
Сама не понимая, что делаю, я положила ладонь на его руку. Пальцы мои смотрелись слишком белыми и тонкими на фоне его волосатой веснушчатой кожи.
– Я счастлива вас видеть, и Сеговия прекрасна. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Как вы сами сказали, здесь для меня пока многое в новинку.
Я заметила, как кивнул Фернандо, и одобрительная улыбка кузена лишь добавила мне доверия. Отчего-то его мнение казалось мне крайне важным, словно он ждал от меня только самого лучшего.
– Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя как дома? – обеспокоенно спросил Энрике. – Все из-за твоей матери, да? Тебе не хотелось ее оставлять. Ты по ней скучаешь.
Я поколебалась, не зная, что ответить. Я действительно тосковала по уютной комнате в Аревало, по ночному лаю собак, по звону посуды, которую расставляли в зале слуги под зловещим взглядом доньи Клары. Но скучала ли я по матери? В этом я не была уверена.
– Я предлагал привезти сюда и ее, – взволнованно проговорил Энрике, – но Каррильо отсоветовал. Сказал, что она будет слишком сильно влиять на вас, как это обычно бывает с матерями, а Альфонсо нужно привыкнуть к тому, что он второй в очереди на трон.
Я ничем не выдала тревогу. Знала ли мать, что ее могут пригласить во дворец? Или Каррильо ввел ее в заблуждение, руководствуясь некими тайными мотивами, чтобы разлучить нас с ней?
Я встретилась взглядом с Энрике. В его глазах не было коварства, лишь искреннее желание помочь, и внезапно у меня возникло желание все ему рассказать. Он – первенец моего отца, мы – брат и сестра, одна семья. Нам следовало защищать друг друга, а не становиться пешками на шахматной доске архиепископа.
Но я не знала, что ответить. Потом, подумала я. Скажу ему потом, если вдруг что-то случится. Нет, до того, как что-то произойдет. Наверняка до меня дойдут любые слухи, в центре которых окажется Альфонсо, а Каррильо потребуется сотрудничество моего брата. Альфонсо все мне расскажет, он не предаст Энрике, как и я.
Убрав грязные ножи и подносы, слуги поставили перед нами серебряные чаши с розовой водой, чтобы омыть пальцы, и положили льняные салфетки, чтобы вытереть руки. На галерее заиграли на виолах и лютнях музыканты; едва над залом поплыла музыка, придворные поднялись со своих мест и слуги бросились убирать столы, освобождая пол.
У меня болела голова. Впечатлениями этого дня я уже была сыта по горло. Но Беатрис куда-то исчезла, и я снова повернулась
