и не открывал глаза.
– Устал, наверное, от предыдущего дня, – вспоминала Мия, объясняя его столь долгий сон. – Мы в тот день очень долго шли и почти не делали привалов.
Родители её остались позади, зато впереди всё было окрашено алым маревом. Куда бежать? К чему? От чего? Девочка не знала. Было очень жарко. И больно, когда огонь перекидывался на одежду. А он перекидывался часто, потому что не раз приходилось проскакивать через стену окружившего её пламени.
Когда пожар прошёл, и всё успокоилось, Мия пошла назад, искать папу и маму. Но заблудилась. Не нашла она ни их, ни выхода из леса, как бы долго ни плутала. В итоге она вышла к этой огромной скале, на которой они с Паром и встретились. Здесь она и осталась играть сама с собой, пока мама с папой не придут и не заберут её. Игры эти очень хорошо помогали ей отвлечься. Днём чувство голода и одиночества не давали ей покоя, поэтому она придумала себе разнообразные забавы: то прыгала со скалы, представляя, что она птица, то карабкалась по деревьям, словно мартышка, то мастерила художества из листьев и камней. Но ночью, когда время игр заканчивалось, а на землю опускались мрачные тени, она плакала. Она плакала, потому что не могла найти мать, она ревела от мелких неудач, от голода – от всего, от чего может плакать ребёнок, в том числе и от надуманных страхов. Под эту горечь и нервные всхлипы, изнеможённая, она засыпала. И так каждую ночь.
Под наплывом воспоминаний после рассказанной истории, при первом же ночном привале на уступе, Мия нашла в горах углубление и забилась в него, как мышонок. Но громкое сопение и еле сдерживаемые всхлипы выдали её. Пар нашёл девочку в слезах.
– Что с тобой? – спросил он.
– Я потеряла гребень. Он мамин. Мне его мама подарила. Я носила его, как амулет, надеясь, что он поможет мне найти её. Как маячок, понимаешь? А теперь его нет.
– Этот? – Пар достал из сумки найденный деревянный гребень и положил его рядом с девочкой.
Она посмотрела на него и усмирила свои слёзы. Хотя ей и было больно в душе, её крик больше не вырвался наружу. Он разрывал её изнутри, но она не выпустила его. Расчёска была лишь поводом для слёз, причин же было куда больше. Но продолжать горевать было уже неловко. Она улыбнулась другу в ответ – какой-то неправильной, кривой улыбкой, но другой у неё не получалась, обняла его и поцеловала в щёку. Больше она не плакала, не проронив до самого утра ни звука.
Пара нельзя было назвать трусом. В чём-то он был даже смелым. Напади на него даже сам дьявол, Пар без промедления бы дал ему бой. Но что делать, если этому дьяволу всего восемь лет?
– Ту-ту-ту! – кричала Мия на ухо спящему юноше. Это была имитация выпускаемого из состава пара.
– Ты когда-нибудь слышала про шашлык из маленьких крикливых девочек? А то я с утра чертовски голоден.
– Доброе утро, Паровозик. А я всё думала, как тебя разбудить? Вот и решила старым вокзальным способом.
– Ага,
