вышел из спальни только к обеду, злой и измождённый.
– Скажите, Роза Михайловна, – произнёс я, едва усевшись за стол. – Что такое Йог-Сотот?
Экономка удивлённо покосилась на меня:
– Не имею понятия. Я слышала это слово от Игната Савельевича, но никогда не интересовалась его значением.
– Понимаю.
Я поковырялся в еде и задал новый вопрос, решив изобразить ответственного домовладельца:
– Роза Михайловна, могу я увидеть счета за коммунальные услуги? Хотелось бы знать, сколько уходит денег на содержание особняка.
– Нам не присылают счетов.
Она была сама невозмутимость, ни единый мускул не дрогнул на покрытом морщинами лице.
– В смысле… Как же вы платите за электричество? За воду?
– Я не плачу ни за воду, ни за другие коммунальные услуги.
Я задумался. Организовать водопровод в частном доме на природе можно, но как быть с электричеством?
– Значит, где-то есть генератор?
Роза Михайловна отложила в сторону ложку, вытерла губы салфеткой и, наконец, посмотрела мне прямо в глаза.
– Нет, Александр, в доме нет генератора. Игнат Савельевич обо всём позаботился, но не посвящал меня в детали. Я знаю только, что на этот счёт можно не переживать. Вы ещё оставите дом в наследство своим внукам, и им также не будет нужды думать об оплате счетов, генераторах, водопроводе и прочих насущных мелочах. Вы понимаете?
Я медленно покачал головой, и она позволила себе улыбку:
– Ничего страшного. Этот дом хранит множество тайн, и не во все можно проникнуть вот так, с наскока. Со временем вы всё поймёте, если решите продолжить дело вашего деда. Впрочем, можете и просто жить, не беспокоясь, и принимая всё таким, какое оно есть. Это право наследника.
Я открыл было рот, чтобы спросить ещё что-то, да так и не нашёл подходящих слов. Экономка также не произнесла больше ни слова.
Вторую половину дня я провёл в библиотеке, обнаружившейся прямо напротив кабинета деда. Отчаянно хотелось отвлечься от навеянных сном и утренним разговором мыслей, увлечься какой-нибудь лёгкой книжкой, но ничего подходящего не нашлось. Похоже, мой предок не признавал художественную литературу как таковую. Исключение он сделал только для Эдгара По, но издания, которые я обнаружил, похоже, были скорее коллекционными: ветхими, хрупкими, напечатанными давно устаревшим шрифтом. Я полистал их, отчаянно борясь с витиеватым языком оригинала, но быстро отложил в сторону.
Игнат Савельевич оказался полиглотом. На полках я обнаружил издания на самых разных языках: английском, немецком, испанском, латыни… Некоторые я и вовсе затруднялся определить. Символы, напечатанные на загибающихся от старости листах, больше всего походили на клинопись или петроглифы. Мне и представить было сложно, что их можно читать, тем более, без словарей или развёрнутых комментариев специалистов. Некоторые же книги представляли собой отксерокопированные страницы, собранные в папки. На обложке одной
