не просто много, а мир нашпигован, а кишмя кишит чертями, ведьмами, привидениями, вурдалаками и прочей разнообразной отборной нечистью, количество которой на свете гораздо больше, чем количество людей… Да вон и сейчас, вон-вон там, за колодцем, смотри, в сумерках, в темноте вечера какая-то фигура обозначилась, туманным плотным пятном выделяется, вытягивается и шевелится в сумраке, мать честная, необычно так шевелится, словно откуда-то выползает. Васька всё это живо вообразил, сидя рядом с Прокопом, сам создал и сам начинал верить! Головы у фигуры нет, рук нет, а двигается, извивается, вроде как к Ваське медленно направляется, мохнатой змеёй-гусеницей по земле стелется, черный рот-яму открывает и глядит, зелеными неподвижными глазами глядит, глядит, глядит… Васька – в ужасе, волосы – дыбом; «сгинь нечистая сила!» – орет-визжит пронзительно, от страха почти сознание теряет, и крестится, и крестится, «спаси и помилуй»!
Материалистичный Прокоп не был столь склонен к мистике, как Васька Дончик – ко всякой чертовщине относился скептически, с хохотком, не боялся ее и, как назло, ни разу не сталкивался ни с дьяволом, ни с бесом, даже тайно мечтал увидеть черта во всей красе, если о красе может идти речь в данном случае, или, между нами, хотел хоть какую завалящую ведьмочку помоложе встретить, но кроме жены, которую в сердцах обзывал «старой ведьмой», никто ему на глаза не попадался. Ну не верил он в нечисть, хоть тресни, не верил! Своим неверием был защищен от неё попрочнее, чем Васька крестом. Таких, как Прокоп, атеистов и жизнелюбов, черти боятся поболе ладана, за версту обходят, а ежели все-таки по тупости сталкиваются с таковыми, то в ужасе отскакивают и, кажется, шепчут свою, бесовскую, молитву.
– Колдовство, говоришь?.. – изрек Прокоп с усмешкой, гася окурок о камень. – Да нет, колдовством грешат ленивые, хотят, чтоб работа за них сама делалась, по чуду делалась, а еще чтоб золотая деньга просто так с неба на башку валились, а этот… этот ведро таскает.
– Прокоп, где ты там? Иди вечерять, мамалыга стынет! – вдруг с крыльца прокричала в темноту жена Прокопа. Васька от неожиданности бабьего крика трусливо вздрогнул, а Прокоп буркнул: «Вот ведьма». Еленка постояла на крыльце, прислушалась и снова бросила в темень:
– С кем ты там гуркаешь? Васька, ты что ль? Заходи, повечеряешь.
– Спасихристос, тетя Лена, я побегу, мамка ждет, – отозвался Дончик.
– О чем вы там балакаете?
– О Кирике толкуем, теть Лен.
– А что о нем толковать? – распевно протянула Хабишка, – сдурел мужик, окончательно сдурел.
«А она ведь права!» – ахнул Прокоп. Его, как обухом по голове, поразило здравомыслие жены, ясность и простота ее ответа. А главное, это было очень похоже на правду, то есть безумие Кирика разумно объясняло его поведение!
6
«Сдурел, сдурел, сдурел…» – неслось от дома к дому, от головы к голове, прыгало по кустам и камням, дуло ветром-вихрем, прилипало
