– все равно идет. Зимой! Зимой земля замерзает, думали, прекратит, так нет же, надолбит ломиком мёрзлой землицы и несёт ее по снегу, чуть ли не босиком бредёт, но тащит в своем балахоне, на вершину самодельного кургана ведро высыпает. Точно сдурел!
По поводу помешательства Кирика народ бурлил несколько дней, пока новость была свежа и сытна, а потом новость приелась, подвяла, приобрела тусклый вид, «вторую свежесть», и всем надоело говорить на эту тему. Только иногда посмеивались и шутковали: если кто-то на могале делал явную глупость, ему говорили: «Ну, ты как безбородый!».
Пренебрежением к Кирику и насмешками над ним ловко воспользовался Тоська Бздун, любитель ехидно, исподтишка нагадить кому угодно, особенно тем, кто по какой-либо причине попадал в опалу – этак подленько добить, окончательно замарать поверженного, чтоб похохотать да угодить победителю. Говорят, стадо не без паршивой овцы; такой паршивой овцой на могале был Тоська навечно припечатанный кличкой Бздун, извините, ежели звучит некультурно или слух режет, но, как говорится, из песни слов не выкинешь, да и слишком уж точным было это прозвище. Когда он шел по улице, все, даже маленькие дети разбегались и прятались, будто пахучий золотарь вез на телеге полную бочку дерьма, которое на ухабах выплескивалось через край. Тоська был долговязым, ходил в засаленных лохмотьях, звучно шмыгал носом, вечно чесался грязными крючковатыми ногтями, а воды боялся, как черт кадила – мылся от силы раза два в году и после каждой помывки хвастался, какой он чистоплюйский подвиг этим совершил. Поразительно, никакая зараза его не брала, живуч был, как бацилла. Так вот, сей колоритный субъект однажды осквернил холм, созданный Кириком: развязал веревку, которой подпоясывался вместо ремня, спустил рваные штаны со своей костлявой задницы и оправился на самой вершине холмика. Тьфу! Да что с Тоськи взять – Бздун, вонючка, плесневелый, он и в колодец как-то мочился, за что был нещадно бит, и в тарелку с борщом мог соседу нагадить, лишь бы посмеяться – юмор у него такой!
Однако, заметьте, когда Тоська похвастал перед парнями своим «подвигом на холмике», чтоб рассмешить народ и стать минутным героем, никто почему-то не рассмеялся, а подвыпивший Ванька Турок, парень здоровый, во хмелю бедовый, тяжело посмотрел на Бздуна пьяным глазом и, преодолев отвращение, врезал ему в гнилые зубы. Тоська завыл, погано завыл, заюлил, завертелся шакалом, гиеной завертелся, даже как-то криво вприсядку пошел – вот тогда-то все и рассмеялись.
Своим ударом Ванька Турок не только наказал Тоську, но и, пожалуй, ненамеренно, взял под защиту дело Кирика. Этот удар, о-о-о, говорил о многом! Этот удар был символическим: на могале медленно, но неуклонно менялось отношение к сумасшедшему изгою. Если раньше смеялись над Кириком, крутили пальцем у виска, когда тот волочил ведро свое, то со временем, конечно же, не сразу, а очень даже постепенно возникала то у одного, то у другого некая жалость, что ли, к отверженному. Потом, опять-таки
