возвратившегося домой блудного сына. Она пребывала в счастливом неведении о том, как в эти минуты отзываются о ее сыне в типовом домике в трехстах километрах от Йёнчёпинга. Но если бы она услышала, что ее ненаглядное дитятко называют крысой, святотатцу досталось бы скалкой по голове.
Пронзительный звонок в дверь разорвал утреннюю тишину. Фру Мауритссон отставила в сторону противень с булочками, вытерла руки о фартук и засеменила в прихожую, шаркая стоптанными туфлями. Старинные часы показывали всего полвосьмого, и она бросила беспокойный взгляд на закрытую дверь спальни.
Там спит ее мальчик. Она постелила на кушетке в гостиной, но часы мешали ему спать своим боем, он разбудил ее среди ночи, и они поменялись местами. Совсем выбился из сил, бедняжка, ему нужно как следует отдохнуть. А ей, старой глухой тетере, часы не помеха.
На лестнице стояли двое рослых мужчин.
Фру Мауритссон расслышала не все, что они говорили, но поняла: им во что бы то ни стало надо увидеть ее сына.
Тщетно она пыталась объяснить им, что сейчас слишком рано, пусть приходят попозже, когда он выспится.
Гости твердили свое: дескать, у них чрезвычайно важное дело; в конце концов она неохотно побрела в спальню и осторожно разбудила сына. Он приподнялся на локте, поглядел на будильник на тумбочке и возмутился:
– Ты что, спятила? Будить меня среди ночи! Сказано было, что мне надо выспаться.
– Тебя там спрашивают два господина, – виновато объяснила она.
– Что? – Мауритссон вскочил на ноги. – Надеюсь, ты их не впустила?
Он решил, что это Мальмстрём и Мурен разнюхали, где он прячется, и явились покарать его за предательство.
Удивленно качая головой, фру Мауритссон смотрела, как ее сын поспешно надел костюм прямо на пижаму, после чего забегал по комнате, собирая разбросанные вещи и швыряя их в чемодан.
– Что случилось? – робко спросила она.
Он захлопнул чемодан, схватил ее за руку и прошипел:
– Спровадь их, понятно?! Меня нет, я уехал в Австралию, на край света!
Мать не расслышала, что он говорит, и вспомнила, что слуховой аппарат остался лежать на тумбочке. Пока она его надевала, Мауритссон подкрался к двери и приложил ухо к щели. Тихо. Небось стоят и ждут с пистолетами наготове…
Мать подошла к нему и прошептала:
– В чем дело, Филип? Что это за люди?
– Ты давай спровадь их, – повторил он, тоже шепотом. – Скажи, что я уехал за границу.
– Но я уже сказала, что ты дома. Я ведь не знала, что ты не хочешь встречаться с ними.
Мауритссон застегнул пиджак и взял чемодан.
– Уже уходишь, – огорчилась мать. – А я тебе булочки испекла. Любимые, с корицей.
Он резко повернулся к ней:
– Какие еще булочки, когда…
Мауритссон не договорил. В спальню из прихожей донеслись голоса.
Они уже идут за ним. Чего доброго, пристрелят на месте… Он лихорадочно озирался по сторонам,
