росту.
Тогда мне сделалось по-настоящему дурно: тело пробрал липучий пот, пространство поплыло, сердце в смятении заколотилось еще сильнее, извергая все новые и новые порции адреналина, а в голове заголосила паника: “Что со мной?! Неужели начало конца?!”
В ответ на ее возгласы я не взял себя в руки – не позволили фонтанирующие гормоны страха, а кроме того, слишком устал я за прошедшие годы.
Все стоял и стоял у кассового окошка, пребывая в состоянии какой-то полоумной прострации. От страха и непонимания происходящего не мог сообразить, что должен делать.
В себя меня возвратила судорога в икре. Она − родимая, спасительница! – придала ноге чувствительности, и я стронулся с места, чуть не плача от ощущения, что мой правый ботинок приобрел все необходимые признаки тисков.
Путь домой оказался долгим. Спазмы и конвульсии в ноге перемежались с ноющими болями и временными ноги онемениями. Останавливался на длительные передышки через каждые пятьдесят, а под конец – через каждые двадцать метров.
Когда в изнеможении рухнул дома на кровать, трясущиеся руки жены, снимающие с меня носки, почувствовали холод, идущий от пальцев моей исстрадавшейся правой ноги.
“У тебя пальцы ледяные, и к ступне кровь почти не приливает!” – закричала она диким голосом мне в лицо.
Точнее – в глаза, словно они были моими ушами.
В скорой помощи на телефонный призыв жены откликнулись своеобразно: никакого лекарского энтузиазма оказать эту скорую помощь не выказали. Уточнив, что ходить самостоятельно я пока еще способен, ее бездеятельный представитель настоятельно посоветовал назавтра же, не откладывая – что б мы без его совета делали… − обратиться в районную поликлинику к хирургу.
“У Вашего мужа, по всей вероятности, тромб”, − высказал он страшное предположение.
Но тогда мы с женой не понимали, насколько оно страшное.
На следующий день хирург районной поликлиники подозрение относительно тромба подтвердил и назначил анализы, чтобы на их основании выписать мне направление на операцию.
Через пару дней я мог перемещаться лишь при помощи такси. Таким способом и прибыл на прием, чтобы узнать результаты анализов и, получив направление в больницу, прямиком туда отправиться.
Сидя в бесконечной поликлинической очереди, я и думать не думал, что к тромбу − до конца не охваченному моим сознанием − уже приплюсовывался и был поставлен во главу угла вполне понятный диабет.
Слово “диабет” штыком пронзило грудь, как только врач огласил диагноз. Мне словно коротко зачитали то ли пожизненный, то ли смертный приговор – из уст врача он прозвучал не слишком вразумительно.
− Операция, значит, исключается? – только и смог я произнести, да таким безжизненным голосом, что, казалось, шел он не наружу, чтобы быть услышанным, как и предначертано голосу, а втягивался в направлении кишок, чтобы спрятаться там навек. Память назойливо терзали всплывающие познания о
