Для каждого американского баптиста Бог разработал личный план. Индивидуально.
Никакого сокрушённого сердца на молитве: психоаналитик не позволит. Главное – плановое хозяйство. Американцы поразительно удобно устроились; их религия никому не мешает делать абсолютно что угодно. Только не грустите!
Смерть? Об этом тоже всё заранее подумано, всё о-кей.
Пётр мой тоже удивляется грусти-тоске. Он искренне теряется, если ему говорят о чужих проблемах: ведь это ваши проблемы. В моём Петре есть что-то от американского баптиста. У него, конечно, есть и его проблемы, но их мало и они незаметны.
Он даже любит не совсем по-русски. Удали не хватает, размаха, безумия.
У нас, у русских, в постели как заведено? Ежели отважился, ежели берёшься, – переверни мир! Женщина не должна чувствовать себя очередным вагоном, даже если мужчина чувствует себя проводником своего собственного поезда, ходит в униформе и нектар подаёт.
Мне трудно объяснить, почему я так подумала именно сегодня, когда Пётр ушёл, весёлый-довольный. Никогда раньше я не находила в нём изъянов. Собственно, и сегодня не нашла, это я, наверно, так, от сытости, опасного чувства, провоцирующего бред свободы.
Помню, я как-то сказала Петру, что он – человек европейской образованности. Он слегка надулся, а я удивилась. А потом бабушка мне объяснила, что я оскорбила его, человека действительно образованного, некой куцей кликухой… Я поначалу не поняла.
– Это как борзую лучших кровей назвать Шариком.
– Но почему? – возмущённо недоумевала я.
– А ты прокатись в Европу и поболтай с каким-нибудь профессором о какой-нибудь французской литературе. Через пару дней тебя одолеет лютейшая ностальгия по твоей первой учительнице, которая… несколько энциклопедичнее смотрела на жизнь.
– Что значит энциклопедичнее? Например, Пётр образован энциклопедически.
– Вот поэтому он и обиделся, когда ты обозвала его образование европейским. Там говорят и думают только о себе: как я тонок, высок и глубок. Может, пора уважить и соседа? Вдруг он тоже тонок? Хотя… Ещё немного подожду: вдруг нет?
– Но все хвалят европейское образование!
– Передай привет императору Александру I. Вот кого удушила бы своими руками, – сказала бабушка, побледнев.
Я испугалась, неожиданно обнаружив, что у неё нет прошлого. Всё – только настоящее. Потом я испугалась за Петра. И за себя. Какой тупой дурой должна казаться ему я, со случайными европеоидными штампами, но ведь ненамеренно, а вслепую, вроде как вырвалось из пассивного лексикона. Ужас. Бедный мой Пётр.
Когда он ушёл, я прикинулась предновогодней итальянкой: выбросила полквартиры, вымыла всё, до чего дотянулась, переставила уцелевшую мебель и включила телевизор. Через минуту выключила. Мне стало пусто-пусто, словно меня из розетки вытащили, и всё моё электричество утекло на соседний
