и нелепый – снимает с себя брюки, вот – подштанники, вот – встаёт на цыпочки и, высоко поднимая голые колени, скачет вдоль нескончаемо длинного т-образного стола под тошнотворную музыку Чайковского.
Введенский застонал. Ударил несколько раз лбом об оконное стекло и вернулся к дивану. Сел на краешек, сложил ладони между ног, опустил голову.
Ему хотелось забыться, забыть о существовании Бергов, полицейских, въедливых одноклассников, которые обязательно начнут выпытывать, как ему удалось вырваться из полиции, и какую цену пришлось заплатить за это.
Введенский поймал себя на мысли о том, что не понимает: зачем он, вообще, попёрся к Арине.
«Ради чего? Неужели я всерьёз рассчитывал на то, что когда-нибудь стану великим и покорю мир? Ведь нет же! В глубине души я всегда понимал, что этого не будет, потому что этого не может быть в принципе, то есть, конечно, может и, возможно, даже будет, только с кем-то другим, не со мной… А раз так, зачем мне всё это?»
Так и не поняв: ради чего он терпел унижения, если не верил в то, что способен покорить мир, Введенский возненавидел себя. Несколько секунд он в ярости смотрел на свои голые тощие колени и думал, чтобы такого сделать, дабы раз и навсегда утолить в себе эту ненависть.
Однако, как Введенский не распалял себя, а ненависть в нём угасла так же быстро, как и зажглась, едва в голову закралась мысль о том, что ненавидеть можно и нужно тех, кто этого достоин – людей целеустремлённых, сильных, беспощадных, таких как Берг и его мажористая дочь Арина.
«А меня – слабого и трусливого – разве можно ненавидеть? Нет. Меня можно только жалеть, презирать и игнорировать».
Введенский снова подошёл к окну. Сжав кулаки, посмотрел с высоты девятого этажа на ночной мир и ещё раз пожалел о том, что теперь уже, видимо, никогда его не завоюет.
«Ну и ладно. И пусть. Зато теперь я точно знаю, какой он, и что с ним делать, если всё-таки однажды окажется в моих руках».
Глава 1
…гнев человека не творит правды Божьей.
(Иак 1:20).
Ни на один из многочисленных звонков одноклассников, откуда-то прознавших о том, что эту ночь он провёл дома, Введенский не ответил. Не потому, что не хотел вспоминать и пересказывать то, что произошло с ним накануне вечером, – а вспоминать и пересказывать, как он не без основания полагал, пришлось бы не один раз, – а потому, что ему было по-настоящему больно ещё раз переживать то, что уже однажды еле пережил.
Где-то ближе к обеду он сам позвонил Артуру Васильчикову с просьбой о встрече. Получив подробную инструкцию: куда прийти и в какое время, немного постоял у окна, задумчиво вглядываясь в занесённый снегом город, и принялся неспешно одеваться.
Во дворе его поджидали Юдин, Низамутдинов, Кузнецов, Игорь Рыжик, Савелий и Оля Проскурины.
Введенский хотел пройти незамеченным, но, решив, что прятаться от кого бы то ни было, тем более от одноклассников ниже его достоинства, направился к ним. Поздоровался
