выкурить сигарету?» – подумал я.
– Нет.
–Хорошо. Наверное, тебе не надо говорить, что бы ты ни о чем не спрашивал?
– Не надо.
Ален коротко сжала мою ладонь. Затушила сигарету в старой хрустальной пепельнице.
– Покажи мне спальню. Статуэтку.
Алена погладила статуэтку, так же, как и пианино.
– Du bist dazu bestimmt, mich zu überleben, – тихо сказала она. Я уже понял, что это немецкий. И смог понять только то, что кто-то кого-то должен пережить.
– Но почему ты? Почему именно ты? – она так резко повернулась ко мне, что я отшатнулся. Глаза Алены стали совсем темные, зелень в них лишь угадывалась, когда на лицо падал свет верхней лампы.
– Я не знаю. И если честно – пока не все понимаю.
– Ничего. Это не главное.
Алена обходила квартиру. Она касалась каждого предмета мебели, каждой вещи. Иногда она шепотом что-то говорила, и это был не русский язык.
– И все-таки, я думаю, что ты здесь уже была. И даже жила.
И опять резкий поворот, и ее холодные пальцы сжимают мои губы.
– Пожалуйста! Не надо.
Алена села на диван и стукнула по выпуклой тугой поверхности кулачком. Диван привычно зазвенел басовыми колоколами. Алена улыбнулась.
– Ты боишься меня? – спросила она.
– Нет. Путь все идет, как идет.
– Gott sei dank! – облегченно улыбнулась она.
Я уже почти хотел спросить – почему она переходит на немецкий язык, но понял – не надо. Я был случайным, и, скорее всего, лишним зрителем в этом театре драмы. Судя по всему – глубокой драмы. Потому все обязательные фразы про чай и кофе прозвучали бы сейчас, как забойный рок-н-ролл из телефона на похоронах, когда кто-то забыл заранее выключить звук. Я спросил только одно.
– Тебя оставить одну?
Алена замотала головой.
– Садись – и показала на диван. И опять послышался далекий колокол.
– Значит, все-таки ты… – Алена опять замолчала.
Тишина сгустилась так, что было слышно, как стучит старый будильник на кухне. Будильник был тоже хозяйский.
– Можно тебя попросить?
– Да.
–Принеси из спальни ту статуэтку. И поставь в нее свечу.
– У меня нет свечей.
– У меня есть.
Алена пошла в прихожую, и когда я вернулся с подсвечником, она держала в руках витую золотистую свечку.
Гостиная уменьшилась в ее свете. Мебель и стены проваливались в иное пространство. Подсвечник стоял на столе перед нами. Античная богиня смотрела на нас обоих.
Schlaf, Kindlein, schlaf!
Der Vater hütt die Schaf,
Die Mutter schüttel's Bäumelein,
Da fällt herab ein Träumelein.
Schlaf', Kindlein, schlaf'… -
– вдруг тихо, почти шепотом запела Алена. По мелодии я понял, что это колыбельная. И это
