моими окнами снег сбежал с мостовых того, что во времена задолго до моего рождения звалось Хитровкой, а залетающий в форточку с треснувшим стеклом воздух стал теплее.
Кстати об этом, проблемы с дыханием более-менее прошли, во всяком случае, каждодневное существование перестало полниться спорадическими попытками издохнуть прямо здесь и сейчас. Зиму и весну я провёл почти полностью в объятьях «света», мало видясь со своей «тёмной половиной», хотя, и она посещала меня, наполняя мою постель не только стонами, но и нежной внимательностью, не позволяющей мне утонуть в море наплывающего страха.
Минуты летели как-то по касательной, лишь слегка задевая меня. Визиты раз или два в неделю в отчий дом, где матушка ускоренно старела под надзором племяшки, оседали внутри мутным осадком готовности. Мне, ровно как и всем окружающим, было понятно, что уже скоро я перееду, освободив племянницу от цепей, висящих на её крыльях молодости, и у меня это не вызывало ни малейшей ноты отрицания. Моё обиталище обмелело – люди, обивавшие мои пороги, стесали зубы своего тусового оскала об моё безразличие. Оставались лишь самые верные или потерянные, и вот у них был траур – чёрные песнопения по ушедшей эпохе и крове, что столько значил для них… А у меня не был, я купался в болоте собственного безразличия, из которого выдернуть меня могли лишь касания любимых рук да предложение от друга: устроить литературный интернет-проект, что мы и воплотили в жизнь.
На излёте весны, когда один недальновидный мальчик решил половить покемонов в церкви, мы открыли «Мракографию» – паблик, собиравший в себе наши наработки по небольшим рассказам, разрезанным на маленькие куски для удобного потребления современным читателем. Всё лето я был занят тем, что причащался телами женщин, комплектовал посты, воскуривал то, что осуждается в нашей стране и ездил на фестивали. Пусть я делал это не так запойно как в двадцать два, но сложно делать что-либо, так же запойно, когда ты уже пару раз чуть не помер от собственного куража…
Лето стекало по небосводу, стремясь к своей окончательности, ветер задул с севера, и в воздухе стал нарождаться запах приближающейся осени, надувал ли он в голову дурные мысли, хрен его знает, но факт остался фактом – я вдрызг разругался с другом. Претензии, накопившиеся за время ведения совместного проекта, вылились в скандал во время одной из наших ночных пьяных прогулок. Нашпиговав друг друга словесными гениталиями, а по одарённости в этом занятии наш брат может оставить широкую общественность далеко за красивыми спинами, мы прекратили всяческое общение. В таком положении вещей и случился мой переезд, на который мне было плевать до самых последних дней. Общественные тризны по прощанию с моей берлогой оставляли меня холодным всё лето, но в последние вечера мерзкий червь сомнений пожирал меня изнутри. Так или иначе, выбором ситуация не располагала, и я отправился жить в дом, из которого ушёл в светлые времена своего семнадцатилетия.
Пришлось
