прямо, что он на мгновение растерялся. И оказалось, что теперь он замечал мелочи, прежде ускользавшие от него. Например, заметил, как свет, падающий из окна, сделал ее кожу похожей на матовый фарфор. А ее чудесные синие глаза… О, казалось, эти глаза смотрели ему прямо в душу. А простенькое черное платье с высоко поднятой талией никак не скрывало того, что груди этой молодой женщины обладали и надлежащей полнотой, и совершенством формы.
– Я подумала, что нет смысла передавать все эти накладные, когда речь идет только об открытии дверей и позволении Обедайе делать то, что он прекрасно умеет делать, – добавила Эмма.
– Да, конечно, – пробормотал граф. – Это понятно.
– Для меня огромное облегчение услышать это от вас, лорд Саутуэйт. Когда вы вошли сюда, вы показались мне разгневанным. И я испугалась, подумала, что вы чем-то недовольны.
– Ну… не настолько. И я вовсе не разгневан. Право же, ничего подобного.
– О, я так рада это слышать…
Дариусу стоило немалого труда вновь обрести ясность мысли и проговорить:
– Я уезжаю из города, мисс Фэрборн. Когда вернусь, навещу вас, чтобы обсудить… другие вопросы.
– Конечно, сэр, – кивнула Эмма, хотя и не могла сообразить, что это за «вопросы».
А Дариус, вернувшись в выставочный зал, вновь присоединился к своему приятелю.
– Ну, мы наконец-то можем ехать? – спросил Эмбери – Мы уже и так на час опоздали на встречу с Кендейлом, а ты ведь знаешь, какой он.
– Да, пойдем.
– Так ты пришел к взаимопониманию с этой леди? – осведомился виконт.
Дариус смутно помнил, что говорил приятелю перед тем, как вломился в хранилище. И не очень хорошо понимал, что произошло потом. Но все же, кивнув, заявил:
– Да, конечно. Если проявить твердость, всегда можно достигнуть взаимопонимания. С женщиной – особенно.
Однако, садясь на лошадь, граф вынужден был признать, что мисс Фэрборн каким-то образом переиграла его, оставила в дураках.
Глава 3
– Не будем лгать, Обедайя. Мы просто дадим людям право думать то, что им хочется. Но без вас я ничего не смогу сделать. Ведь у вас есть лицензия аукциониста, а мне такую никогда не получить.
Мистер Обедайя Ригглз производил впечатление уверенного в себе эксперта только на помосте, за кафедрой. Но как только он расставался с молотком, то сразу превращался в бледного робкого человечка с большими глазами, придававшими ему удивленный вид. И теперь его большие глаза выражали крайнее смущение, кода он, кивнув на картину, которую Эмма взяла в руки, пробормотал:
– И что же вы думаете об этом полотне?
– Ее владелец утверждает, что она принадлежит к школе Анжелики Кауфман, – принялась размышлять вслух Эмма. – И я склонна принять это утверждение – как и мой отец. Картина хороша и как раз в ее стиле. Вы со мной согласны?
– У меня недостаточно
