слова, которые произносит Стюре, но, как ни стараюсь понять, в голове все это не укладывается.
– И это еще не все, – продолжает Бергваль, глядя на меня так, словно собирается сделать мне подарок. – Кроме того, у меня есть алиби в деле, касающемся убийства Томаса Блумгрена! Очень мощное алиби!
Я пока еще не успел переварить то, что он сказал о библиотеке.
– На Троицу в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году мы с моей сестрой-близняшкой проходили конфирмацию, – возбужденно рассказывает Стюре. – Конфирмация продолжалась два дня! В нашем родном Фалуне! В народных костюмах! Мы участвовали в ансамбле народного танца, а потом все вместе прошли конфирмацию.
– Ты в этом полностью уверен? Именно в этот день, именно в этот год?
– Да, – с нажимом повторяет он. – Я все время волновался, что они узнают про конфирмацию. Ведь мои родственники знали об этом. И мои товарищи, проходившие конфирмацию вместе со мной. Выяснить это было проще простого!
Тут является охранник, чтобы выпустить меня, так что мы быстро прощаемся.
Потрясенный до глубины души, я шагаю под холодным осенним ветром к припаркованной машине. Мне есть над чем поразмыслить – пищи для размышлений хватит до самого Гётеборга.
Тот факт, что Стюре Бергваль отказался от своих признаний по всем убийствам, полностью меняет мой план работы над задуманным документальным фильмом.
Сомнения Стюре по поводу медицинских карточек скоро проходят, и он разрешает мне приобщиться к материалам, о которых я даже и мечтать не мог. Во-первых, это его медицинская карточка и график приема препаратов, однако постепенно выясняется, что он сохранил массу корреспонденции, дневников, частных записок и старых протоколов следствия.
Стюре отдает мне все, что я хочу взять, и даже не заботится о том, чтобы перечитать те документы, которыми он меня снабжает.
– Я чувствую себя совершенно уверенно. Я знаю, что в этих материалах нет ничего, говорящего против меня. Впервые мне нечего скрывать. Нечего!
– «Истина сделает нас свободными»[21], – отвечаю я шутливым тоном, однако в моих словах звучит невольная серьезность.
Если новая версия Стюре правдива, то он должен испытать колоссальное облегчение.
В первое время после полного превращения Стюре мы часто говорим о том, какими ужасными будут последствия, если он солжет мне, какое несчастье принесет нам обоим малейшая ложь. Сердцем я чувствую, что он говорит правду. Я знаю это. Но из чистого инстинкта самосохранения я намерен сомневаться в каждом его слове.
В глазах окружающего мира он главный безумец страны – человек, которому нельзя верить. Если теперь он заявит, что все придумал, это мало что изменит.
Кроме того, все приговоры судов против Томаса Квика опираются на косвенные доказательства. Я понимаю, что мне придется проанализировать – и отбросить – каждое из этих доказательств.
«Истина сделает вас свободными». – Ин. 8:32.
