в чужой огород за незрелым табаком, чтобы с товарищами испробовать запретный плод. Нотаций не было. Фёдор один раз с оттяжкой, но беззлобно, на дворе, при Василии, один раз, вымоченным, гибким прутом хлестанул по голой
заднице, красного, как варёный рак, Степана и на всю жизнь оставил след в просветлённой голове, которая настроилась на то, что сначала надо думать о последствиях, а потом браться за дело и не товарищей надо слушать, а батюшку -ибо тебя он породил, кормит, поит и за твои дела перед обществом ответ держать должен. Девочек мать без всяких поучений крепко держала в приличествующих нормах и заставила выучить наизусть не только библейские заповеди, но и свои наставления.
Все, после обращения к богу, сели за стол. Меланья поставила на стол миску с мясом. Фёдор первый кусок положил в миску жене, второй – большой и смачный
определил Степану, промолвив:
– Ты, у нас главный помощник, расти большой! Меланья затем положила постный кусок младшенькой востроносенькой, востроглазенькой, веснущатой и бойкой Нюрочке. Василий с Василисой, поняв что процедура соблюдена, стали высматривать себе куски получше и сразу отправлять их в рот. Скоро будут праздники с большим постом – там ни мяса, ни молока не увидишь. Хлеб,
Фёдор, если был дома, всегда резал сам большими ломтями и предпочитал ржаной. Белая мука шла на выпечку
пирогов, ватрушек и другой сдобы.
Когда, молча, расправились с едой и Фёдор, а за ним и Степан с Василием смахнули крошки с отскобленного до блеска стола в левую ладонь и отправили напоследок в рот и дети поднялись, Фёдор жестом указал жене и Степану сесть.
Меланья весь обед посматривая на мужа чувствовала, что на сходе произошли события, взволновавшие Фёдора и касающиеся семьи, и с нетерпением ждала разговора. Степан, как и мать не бывший на сходе, из предбанника слышал разговоры доносившиеся улицы от расходящихся с майдана людей, не вникал в их смысл, занятый работой, не понял суть произошедшего. И сейчас он не понял, зачем отец пригласил его в первый раз на взрослый разговор. Фёдор, медленно, переводя свой взгляд с неприбранного стола на печку, а от неё – на стены и окна, остановившись подольше, на почерневшей от времени иконе с
подвешенной лампадкой и обрамленной, вышитым Меланьей ещё в девичестве рушником, наконец, взглянул в глаза жены – что источали вопрос.
– Что же случилось Фёдор?
Фёдор тихим ровным голосом начал:
– Мы с тобой, Меланьюшка, сколько уж годков живём, и детей нажили и спину погнули, но достатка не нажили, чтобы не думать только о хлебе насущном. Жизнь, она ведь, на радость дана, а радостей у нас мало. На сходе Тимофей Силыч с жандармом были и объявили, что желающие из наших мест в иные края могут переселиться, где и земли будет побольше, и выкуп за наш надел здесь платить не придётся. Дети подрастают – не успеешь оглянуться и Степан невесту
