дольше, если бы наверху не стукнула дверь и не послышалось шлепанье комнатных туфель. Да, иначе он, пожалуй, еще долго стоял бы здесь пораженный — так сладко пахло на лестнице. Только однажды довелось Индреку вдыхать такой запах, да и то лишь мгновение. Он стоял тогда в церкви возле скамьи, и вдруг мимо него прошли три женщины — одна пожилая и две молодые, все — в черном, под вуалью. Молодые вели пожилую под руки. Женщины прошествовали к алтарю и на глазах у всех прихожан опустились на колени прямо на каменные плиты. «Пасторша оплакивает своего единственного сына», — шепнул кто-то. Индрек и сейчас помнит, как глубоко взволновали тогда его эти слова. «Неужто скорбь пасторши так пахнет?» — пробормотал он про себя. Он видел немало слез, но никогда не слышал такого запаха, никогда. Только слезы госпожи пасторши так пахнут, когда она на глазах у всех прихожан оплакивает своего единственного сына. Слезы госпожи пасторши да деревянная лестница в перворазрядном училище господина Мауруса — только эти две вещи на свете.
Наверху Индрека поджидал пожилой седобородый господин с косматыми бровями; левой рукой он придерживал на животе полы халата какого-то неопределенного цвета, правую протягивал Индреку.
— Здрасте, здрасте, — елейным голосом проговорил он и, вяло пожав руку юноши, ввел его в маленькую комнатушку. Когда пожилой господин, все еще держа Индрека за руку, начал левой рукой закрывать дверь, полы его халата распахнулись и показалось нижнее белье.
— Как ваше имя? — спросил старик и добавил: — Я уже слышал, но в моей старой голове ничего не держится. — И когда Индрек ответил, пожилой господин сказал: — Красивое имя, очень красивое. Только мы запишем в книгу Хейнрих, так будет еще красивее. Садитесь, — добавил он, раскрывая большую книгу. Усевшись на стул, он совсем забыл про халат, полы распахнулись, и теперь без труда можно было разглядеть, что под ним. Даже ворот рубашки был расстегнут, обнажая волосатую грудь.
— В какой школе учились? — спросил пожилой господин и, когда Индрек ответил, добавил: — Deutsch sprechen Sie?2 — на что Индрек хотел было ответить «найн», но язык выговорил «наун». На этом разговор по-немецки закончился. Индрек думал, что пожилой господин станет проверять его знания и по русскому языку, но ошибся. Под конец он счел нужным пояснить:
— Русский я лучше знаю, я его дольше учил.
Но это, как видно, вовсе не интересовало пожилого господина. Он спросил:
— У вашего отца хутор?
— Да, — ответил Индрек.
— Большой?
— Большой, да недоходный, ничего не дает, — сказал Индрек, вспомнив наставление извозчика: «Береги кошелек», — и только теперь догадался, что перед ним сам господин Маурус.
— Да, да! Ну конечно, недоходный, — вроде бы согласился директор. — Сколько отец денег дал? — спросил он.
— Двадцать рублей, больше не мог.
— Это мало, ведь вы почти взрослый.
— Крестный тоже дал, и у меня у самого было немного, — промолвил Индрек.
—
