что именно этот Симеон знает, что ожидает младенца, что ему суждено пройти крестным путем Христа-Искупителя. Но что ждет самого Богоприимца? Почему кажется, что тоже близкая и скорбная кончина?
И еще что-то рисовалось Сосо в том неизмеримом просторе, что простирался где-то впереди, где, видимо, рождается день и умирает ночь, да и что-то другое происходит, свершается, длится. И люди это приветствуют, не зная, радость оно несет или горе.
Сосо не помнил, когда взор добрался до окна. И он заметил, как по улице шли трое. Высоковерхие папахи качались в такт их шагам. Это куда-то направились три брата Наибовых. Азербайджанцы. По отдельности их Сосо видел довольно часто, а вот вместе они ему никогда не попадались. Даже говорили, что братья зело не ладят друг с другом.
Ну, Мешкур – понятно. Он – богач. Камнями драгоценными промышляет. Когда расхваливает свой товар, то, кажется, глаза у него приобретают цвет того, скажем, топаза, который собирается кому-либо всучить.
Но коли приглядеться именно к этим глазам – то взор у него холоден, даже льдист. Но этого редко кто замечает. Кроме, конечно, Сосо. Он все видит. И почему-то поджевывает его чувство не то что зависти, а некого ощущения собственной неполноценности, что ли, что еще не научился вот так беззасстенчиво врать и бесподобно хвалить то, чему явно нулевая цена.
Юсиф, как и Бесо, сапожник. Он шьет чувяки, за которыми приезжают к нему чуть ли не из самого Баку. Юсиф – улыбчив и песеннозаряжен, если так можно сказать, потому как постоянно что-то – себе под нос – поет.
Зато Акрам – угрюм. Да и нелюдим тоже. Поговаривают, что он крупный вор, хотя никем пойман не был. Но чуть ли не на всех его пальцах сияют золотые перстни. И кинжал, который он вызывающе носит на животе, тоже в золотом окладе.
И хотя братья, собственно, все отличаются какой-то вышеперечисленной разнотой, живут они в одном доме. Только ходы в него разные. К Мешкуру – с улицы. К Юсифу – с торца. А вот к Акраму – со двора. Вернее, от сада, что растет неким задичавшим образом, переходя в непролазь заткавшего вереска.
– Свататься пошли, – кивнула на азербайджанцев мать.
– А ведь раньше они невест вроде воровали? – подал голос Сосо, поняв, что мать перестала на него сердиться на его некое богохульство.
– Не люди жизнь обламывают, а она их объезживает, – опять неожиданно сказала Кэтэ, и Сосо подумал: «Вот откуда те самые удила».
Потом мимо просквозила летучая драка. Слышались топоты, сбитое дыхание, обсекшиеся слова.
Явно шла рукопашная.
Так и есть. Ребятишки с соседней улицы – грузины – отбивались от наседавших на них еврейчат, которых было раза в три больше.
Сосо помыкнулся было заступиться за единокровцев, когда увидел соседа, который преспокойно обдергивал листья с клена. Влекомые ветром, они неслись от его ног вскачь. И фигура, облаченная во что-то цветастое, возникла впереди. И тут Сосо понял, что это известный хитрец Анзор Агладзе
