сказал.
А чего там знакомиться. Было уже ясно, что это ордер на арест.
– Вы мне можете сформулировать, за что я подвергаюсь аресту? – спросил Ульянов.
– Вам об этом скажут в участке, – произнес тот, что показывал ему ордер.
– А на каком основании я арестован? – опять – нарывуче вопросил Ульянов.
– Вы собирайтесь, голубчик! – почти по-отечески сказал старший из вошедших.
И Володя не стал их задерживать.
Глава семнадцатая
1
Володя Ульянов уже заметил, что самым грандиозным состоянием любой реки является ледоход.
Он как бы свергает с престола зиму, но вместе с тем показывает величие, которым она обладала, пока не рухнула под напором темных, вернее, мутных сил обезумевшей воды.
С грустью, кажется Володе, зиму провожают все же те, кого она в свое время вытеснила от родных гнездовий, – это грачи.
Вон как они раскаркались, провожая торосящиеся или плывущие крыги.
А некоторые, все в знак той-то любви, садились на льдины, торжественно вышагивали на них, а потом, с тем же карком, поднимались в воздух и прощально махали им крылом.
Вороны к реке относились если не сдержанно, то уж, во всяком случае, без восторга.
Только заметив что-либо сугубо напоминающее бросовую еду, они летели в том направлении, где она им приблиснилась и, увидев вблизи, что это что-то из другого свойства, разочарованно поигрывая голосом, возвращались к берегу, где еще долго с недовольным видом озирались кругом.
А сороки хоть и не в массовом порядке, но пытались перелететь ту же Волгу в пору, когда на ней шутоломился ледоход.
Что их надирало оказаться на той стороне, никто, наверно, объяснить не мог. А вот тянуло испытать себя на храбрость, хоть убей.
Но нынче бить ни грачей, ни ворон, а тем более сорок никто не собирался. Потому как почти вольготно пахло весной, то есть оттаявшей землей, обнажившейся озимой зеленью, даже отволглой паутиной, в эту пору пахнущей прахом будущего.
Володя спустился к самой воде. Поднял ивовый прутик и, разломив его на две неравные части, стал поочередно подносить к носу: нюхал.
И вот что удивительно, находил разницу между тем, как пах прутик тот, что оказался длиннее, с тем, что был короче.
Володя пошел вдоль ледохода, размышляя о превратностях стихии, как вдруг услышал за собой цокот копыт.
Обернулся.
Прямо на него двигалась стайка всадников.
Еще издали, больше, наверно, по посадке, чем по форме, он определил – казаки.
Казаки было уже совсем проскакали мимо, как вдруг один из них, круто вертанув коня, спешился прямо у ног Владимира.
– Не узнаете? – спросил.
Конь дышал ему в шею.
– Герасимов? – вырвалось у Володи.
– Нет! – как показалось Ульянову, печально ответил казак. – Теперь уже Генералов.
– Тоже отчислили? – быстро спросил Ульянов, стрижа, вернее, почти кося взором по ладности, которой
