собой некоторую ценность. Я звучу гордо, как говаривал Горько—пешко.
– Я Зоя Соколова из Красной Пресни, а ты… давай я тебя буду звать медведь лопоухий. Не будешь обижаться?
– Вообще—то я Дмитрий Алексеевич Дискалюк, что значит диск, положенный в люк. Прошу любить и жаловать, госпожа Соколова из Красной песни.
– Пресни. Вы глухой?
– А где эта Красная Пресня, далеко от Киева, или она здесь в Крыму?
– Это в Москве, в малом кольце. Вы никогда в Москве не были?
– Не приходилось. Теперь, ежели вы пригласите меня в гости, я сяду на транспорт, и поеду. Долго ехать—то?
– Если автобусом – недельки две, не меньше.
– Ого! Лучше дома сидеть.
– Ну, я пошла.
– Куда?
– Куда мне надо, туда и пошла.
– А как же я?
– Никак.
Зоя надела на себя легкое платьице, набросила соломенную шляпку на золотистые волосы и сделала движение, чтобы уйти. Дискалюк нахмурился, сжал кулаки на обеих руках и, грядя прямо в лицо Зое, такое насмешливое и такое прекрасное, что у него в глазах стало мутиться, все же набрался храбрости и твердым тоном сказал:
– Я как представитель президента в Руховском районе повелеваю вам оставаться на месте до тех пор, пока вам не разрешат двигаться в каком—либо направлении.
– Ха—ха—ха—ха! Вот это да! Это мне уже нравится. В вас просыпается мужчина. Оказывается и медведь может рычать. Это интересно, весьма интересно.
– Так вот, я как представитель президента…, —Дискалюк так разволновался, что начал заикаться. – Я приказыва—а—ю, н—нет, ппро—шшу о—отоо—бедать со мммной в ре—есторане се—егодня веч—чером.
– Хорошо, только упокойся, представитель президента, а то совсем съедешь, и дома не узнают тебя. В семь часов вечера встречаемся у входа в ресторан « Ласточкино гнездо». Только брюки отгладь и туфли поменяй, – наставляла Зоя.
– В нашем синатории нет утюга, – уже членораздельно сказал Дискалюк.
– Ох, и беда мне с такими кавалерами. Показывай, где живешь, я сама приведу тебя в порядок.
– А где ты возьмешь утюг.
– Я тобой буду гладить. Ты сам как утюг, – сказала Зоя и снова рассмеялась. Дмитрий Алексеевич не обижался, потому что голос у Зои был нежнее звоночка на шее овец, пасущихся на полонинах Руховщины.
«Эх, если бы Зою сманить туда на эти полонины, повести ее на самую вершину и попросить, чтоб она там захихикала, вот был бы резонанс. А я надел бы кожушок и суконную шляпу, стал бы рядом, высоко поднял голову, так чтоб глаза в небо. А художник наш Сисько внизу патрет бы рисовал: я и Зоя. После нас осталась бы картина – выдающееся произведение искусства… всех времен и народов».
– Госпожа Зоя! поедем со мной на Руховщину. У меня там полонины в моем распоряжении, я прикажу
