козявка! – не выдержал Дискалюк. – Тут дела мировой значимости, а она своим скудным умишком в болото мещанского быта погружается, да религиозный дурман мне пытается внушить. Да плевал я на твой монастырь. Там одни старухи болтаются и потом от них несет на три километра. А я… я еще за себя постою, я еще докажу, на что я способен, ты не думай. «Мы смело в бой пойдем, за власть советов», – запел он и тут же вскочил на ноги.
– Звиняй, Митрику, звиняй, я малость переборщила, больше такого не повторится. Оно, конечно, если разобраться… то тебя понять можно. И песню хорошую ты всегда поешь. Да, действительно бой лучше монастыря, это несомненно так, – лепетала Марунька, делая рот до ушей.
– К тому же в Мукачеве только женский монастырь, – сказал Митрий, – тебе бы туда не мешало, да дети еще не подросли. Поцелуй их за меня, скажи, папа вскоре объявится.
– Када ж ты появишься, дорогой?
– Это будет зависеть от обстановки. Не будет погони за коммунистами, значит, ждите меня. Я возвернусь и заявлю новым властям, что из членов партии вышел на добровольной основе, по велению сердца так сказать. А теперь давай чмокнемся напоследок. Извини, если тебя обижал. Пора мне, машина чай во дворе уже стоит меня дожидается.
– Уууу! родненький, прощевай, не забывай свою клушу Маруньку, потому как она никогда тебя не позабудет и всегда тебя, слепого, хромого, глухого, беззубого, в свои объятия примет и приголубит, да еще накормит, напоит и всем преданным телом прижмется.
3
Дмитрий Алексеевич спустился на первый этаж и к удивлению обнаружил, что машины нет. А должна была быть. Прошло уже около часа, а не пятнадцать минут, как он велел. Что—то случилось из ряда вон выходящее. Он хорошо знал своего водителя. Пусть он был с небольшими странностями, улыбался ни к селу ни к городу, но аккуратности ему не занимать. Он никогда не опаздывал раньше. Возможно машину арестовали. Дискалюк надел шляпу задом наперед, неестественно заломил ее, расстегнул рубашку от ворота до пупка и отпустил нижнюю челюсть, выдвинув немного язык. Хоть зеркала нигде поблизости и не было, но он был абсолютно уверен, что в таком виде его никто не узнает, ведь теперь он имел вид уличного забияки. Через каких—то сто метров автовокзал, еще времени достаточно, чтобы успеть на автобус следующий до Рухова.
Он не успел добежать до кассы и взять билет, как это делали все советские люди, а прямо ринулся на штурм автобуса, держа десятку в кулаке. Водитель стал грудью, но Дискалюк прошипел:
– Сдачи не надо. – И прошел вглубь автобуса, чтобы занять последнее место.
Никто его не узнал: ни водитель, ни пассажиры. И погони за ним не было. Убедившись в полной безопасности, он принял обычный вид и постепенно стал напускать на себя важность, предаваясь различным мыслям. «Гм, а водитель прикарманивает, билет мне не дал. Если бы я так сел еще неделю тому
