скакать по глубоким выбоинам, полным дождевой воды, но только выбирая безлюдные места, вдали от осуждающих взглядов. Ей нравилось хлюпанье под ногами, брызги, летящие во все стороны. Добежав до места, откуда начиналась ее, говоря высоким штилем, «беговая дорожка», она ускоряла шаг. Обегала вокруг озера за двадцать пять минут. Потом останавливалась, запыхавшись, и делала упражнения на растяжку, чтобы завтра не болели мышцы. Каждое утро она выходила из дома в десять, и каждое утро в десять двадцать ей навстречу попадался человек, тоже двигавшийся вокруг озера, но шагом. Руки в карманах, нос уткнулся в поднятый воротник темно-синего плаща, шерстяная шапочка натянута до бровей, темные очки, шея замотана шарфом. Прямо мумия. Жозефина окрестила его «человек-невидимка». Он шагал размеренно и целеустремленно, как робот. Как будто выполнял предписание врача: «один-два круга вокруг озера, желательно по утрам, спина прямая, дыхание глубокое». Иногда они встречались дважды за утро – если он ускорял шаг или она решала пробежать лишний кружок. Уже две недели я тут бегаю, две недели его вижу, а он до сих пор не здоровается. Даже не кивнет в знак того, что меня заметил. Бледный, худой. Наверное, лечился от наркомании и недавно выписался из клиники. Или пережил любовную драму. Или попал в автокатастрофу и получил ожоги третьей степени. А может, он опасный преступник и сбежал из тюрьмы. Она терялась в догадках. Почему этот одинокий, нелюдимый мужчина каждый день между десятью и одиннадцатью упорно шагает вокруг озера? В его походке была какая-то почти свирепая решимость, словно он, накачивая мышцы, цеплялся за жизнь или сводил с кем-то счеты.
Капля кипятка из кастрюли брызнула ей на руку. Она вскрикнула и убавила огонь. Положила в воду первую порцию каштанов и стала чистить следующую.
«Варить 30 мин., вынуть из воды и сразу снять кожицу».
Папа надрезал каштаны крестообразно, чтобы их было легче чистить. Индейку на Рождество всегда готовил он. Незадолго до смерти записал рецепт на листочке. И подписался: «Человек, который любит свою дочь и кулинарию». «Свою дочь». А не «своих дочерей». Она заметила это только сейчас, хотя каждый год перед Рождеством доставала заветный листок. Я была его любимицей. Перед Ирис он, наверное, терялся. Именно меня он сажал на колени, когда слушал пластинки – Лео Ферре, Жака Бреля, Жоржа Брассанса. Ирис проходила мимо, смотрела на нас и недоуменно пожимала плечами.
Интересно, Филипп умеет готовить? Она поискала глазами бумажные платочки и почесала нос острым кончиком овощечистки. Филипп. Всякий раз, когда она думала о нем, ее сердце колотилось сильнее. Forget me not[37]. Его последние слова, тогда, на вокзале, в июне. С тех пор они не виделись. Узнав, что на Рождество они с Александром остаются вдвоем, она пригласила их к себе.
Сделать выводы, провести границу между возможным и невозможным, черту, за которую заходить запрещено. Будет проще, если я установлю для себя правила. Я люблю правила, я подчиняюсь законам. Как красному свету светофора. В жизни надо
«Не забывай меня» (англ.).
