крутящихся, изрисованных краской дверей. Раньше тут стояли автоматические двери, но их постоянно ломали, вынимая датчики. Старые добрые механические двери проявили себя лучше. В холле лежала дешевая пластиковая зеленая плитка с рисунком под мрамор и пыталась прикинуться змеевиком. По плитке в разные стороны тянулись протоптанные толпами людей тропки. Я нырнула в боковой, единственный работающий здесь лифт и поехала вниз. Кабина бессовестно воняла, хорошо, что ехать от силы минуты две. Я попала на огромную, плохо освещенную подземную парковку. Правда, это скорее напоминало некий подземный город. Брошенные одноместные машины неплохо подходили под временное жилье. В них селились те, кто потерял свой дом либо продал его в обмен на кераль. Запах тут был не такой сильный, как в лифте. Люди старались, чтобы вентиляция и вытяжка работали бесперебойно. Тут за этим следили.
Когда-то дорогие машины стояли с заглушенными двигателями. Теперь на них были навешаны тряпки, сушилось белье, рядом на газовых горелках готовилась еда. Из разных концов импровизированного пристанища доносились музыка, разговоры, крики, детский плач. Здесь люди нарушали все мыслимые предосторожности – они жались друг к другу, и это было крайне опасно. Именно поэтому я не любила находиться здесь.
Кое-где между машин бегали дети в поношенной одежде, им было весело, и они играли в догонялки среди всей этой кутерьмы. Мне было дико видеть это. Как можно заводить детей, когда вокруг конец света?
– Анна! – меня окликнули. Между машин я увидела человека, с которым знакома всю жизнь.
Черная борода, всегда аккуратная, растрепалась во все стороны, некогда одетый с иголочки, сейчас он смахивал на бомжа. Лицо осунулось, вид уставший. Но вот былой след сияющей улыбки еще остался. Это был мой бывший начальник. Его жена растворилась в воде, принимая ванну. От нее осталась только кисть руки. Он не смог это пережить. Прямо как я.
– Анна, – он будто с облегчением выдохнул мое имя.
– Давид, – я улыбнулась ему, в какой-то мере мне было приятно его видеть. Но я старалась особо не разжимать губ, от меня наверняка несло перегаром.
– Как поживаешь?
– Живу, пью, сплю и снова живу, – отрезала я, шмыгнув носом.
– Болеешь? У меня есть тут…– он смущенно указал на машину в дальнем углу, с открытой дверью, завешанной рваной простыней.
– Не надо, Давид. Прости, – я заторопилась. – Извини, мне надо идти.
И я просто сбежала. Стало вдруг мучительно больно видеть его и эту его машину, где он жил. Видимо, он поселился недавно, я помню, что раньше там жила старуха с маленьким внуком, ее никто не трогал, все ждали, когда освободится место. Только вот где теперь её внук?
Я шла через этот город брошенных. «Дом» Дюка располагался в самом центре. Он был хирургом когда-то, но бросил это дело. Не говорил мне почему. Просто однажды не пошел на работу. Так мне рассказывала его сестра.
