Но сэр Джон сам вызвал ссору. Они нашли в охотничьем парке укромный уголок, и сэр Джон – худощавый, бледный джентльмен, лет тридцати, набросился на сэра Оливера с шпагой и рапирой так же, как он раньше набрасывался языком. Но эта пылкость ему нисколько не помогла. Сэр Оливер приехал сюда с определенным намерением, а у него был такой характер, что он всегда приводил свое намерение в исполнение. В три минуты все было покончено, и сэр Оливер, тщательно вытирал лезвие своей шпаги в то время, как сэр Джон, хрипя, лежал на траве, поддерживаемый сэром Питером и грумом, который был приведен сюда, в качестве свидетеля. Сэр Оливер вложил оружие в ножны и надел кафтан, потом остановился перед своим врагом, рассматривая его.
– Я думаю, что только на время заставил его замолчать, – сказал он, – сознаюсь, что я имел намерение сделать больше. Но я надеюсь, что этого урока будет достаточно, и думаю, что он больше не будет лгать, по крайней мере, про меня. – Вы издеваетесь на побежденным, – сказал сердито мастер Годольфин. – Сохрани боже, – серьезно сказал сэр Оливер. – Я не имею намерения издеваться. В моем сердце только сожаление, сожаление о том, что я не обделал этого дела лучше. Я пошлю из дома помощь. – До свидания, мастер Питер. Из Арвенака он отправился через Пенрин домой. Но он не поехал прямо домой. Он остановился у ворот замка Годольфин, который был расположен над мысом Трефузис, господствуя над путями в Каррик. Он въехал через старые ворота во двор. Соскочив на вымощенный плитами двор, он велел доложить о себе миссис Розамунде.
Он застал ее в светлой комнате с башенкой на западной стороне замка, окно которой выходило прямо на прелестную полосу воды и на лес, покрывающий отлогие холмы. Она сидела в проеме большого окна, держа на коленях книгу, когда он вошел, предшествуемый ее камер-юнгфером – Салли Пентрис, бывшей раньше няней. Когда он показался в дверях, почти задевая за притолоку, она встала с радостным восклицанием и стоя смотрела на него блестящими глазами. Щеки ее разгорелись. К чему описывать ее? Благодаря тому, что сэр Оливер теперь сделал ее имя известным, не было ни одного поэта в Англии, который не воспевал бы красоту и изящество Розамунды Годольфин, и многие из этих песен дожили и до сего времени. Она, как и ее брат, была смуглая, высокая, но благодаря своей молодости немного худощавая для своего роста. – Я не ждала вас так рано, – начала она, но, увидев его серьезное лицо, воскликнула: – Что, что случилось? – Сердце подсказывало ей, что произошла какая-то неприятность. – Ничего такого, что могло бы испугать вас, дорогая, но нечто такое, что может вас огорчить.
Он обнял ее тонкую, над раздувающимися фижмами, талию и довел ее до стула, а сам сел рядом с ней на подоконник. – Вы любите Джона Киллигрю? – спросил он, не то утвердительно, не то вопросительно. – Ну, конечно. Он был нашим опекуном до совершеннолетия моего брата. Сэр Оливер нахмурился. – Вот в этом-то и дело- я почти убил его. Она откинулась на спинку стула, отшатнувшись от него;
