и заварил.
Я сказал:
– Пафос ваш, гражданин начальник, мне душевно близок. Как законопослушному обывателю. Но с точки зрения вашего служебного соответствия…
– Тьфу на тебя! – Гаврюшенко откинулся в кресле и захохотал. – Сказано: горбатого могила исправит… Так нужна тебе работа или нет?
– Нужна, – я мгновенно собрался. – Лицензия просрочена, остальные документы в порядке.
– Засунь эти бумажки подальше. Пойдешь юристом в гуманитарный департамент?
– Это клерком, что ли? – заворчал было я, но Гаврюшенко, искоса взглянув на часы, перебил:
– Случайно, не ты пять минут назад говорил, что намерен жить на зарплату?
– Допустим. Погорячился, бывает.
– И нужно только, чтобы кто-нибудь согласился тебе ее платить?
– Не отрицаю.
– Вот они и согласятся. Если я, конечно, им позвоню. Попаришься с полгода в этой конторе, а там видно будет. Звонить?
Я все еще колебался, совершенно не представляя, чем мне предстоит там заниматься. И хотя выбора у меня не было никакого, все-таки сказал:
– Подумать надо. Может, я свяжусь с вами в конце дня?
– Сюда не звони, – отрезал Гаврюшенко. – Все равно меня не будет. Сбрось сообщение – авось дойдет. Я попозже скажу, к кому обратиться.
Откуда он взял, что я соглашусь? Даже на самый поверхностный взгляд это было предложение из тех, от которых только и можно, что вежливо отказаться.
На этом мы обменялись рукопожатиями.
В приемной толпились и гомонили какие-то плотные мужички с озабоченными лицами, а секретарша на прощание подарила мне взгляд из тех, которыми окидывают незнакомца, неожиданно вскочившего в лифт, когда двери уже закрываются…
Не сказать, чтобы я летел домой как на крыльях. Мне по-прежнему нечем было утешить Еву, и чувствовал я себя довольно паршиво. Конечно, я мог бы продолжать игру в поиски работы еще пару недель – рано или поздно в огромном городе что-нибудь подвернется. Но для этого требовались смирение и готовность принимать вещи такими, как они есть. А обе эти добродетели были мне совершенно чужды.
Домой я вернулся, чувствуя себя чем-то вроде двуглавого орла с вывихнутыми от постоянных конфликтов шеями. А ввалившись в прихожую, увидел, что в комнате, в кресле рядом с письменным столом, выпрямив спину и насмешливо подняв брови, восседает не кто иная, как моя пожилая приятельница Сабина Георгиевна Новак. Ева с ногами устроилась на нашем диванчике, и обе они, страшно довольные друг другом, болтали так, будто были знакомы тыщу лет – или больше.
– Сабина Георгиевна! – сконфуженно пробормотал я, косясь на пачку оплаченных счетов у телефона.
– Егор, дорогой мой! До чего же я рада!..
Несмотря на свои семьдесят с лишком, Сабина выглядела отменно: сухощавая, бодрая, с ясными глазами и все тем же хрипловатым смешком.
