поселилась в кишлаке Рубоб, ибо сельчане забыли, когда в последний раз видели людей снизу. Вертолёты давно не прилетали. Никто не приходил из долины. Страшно и опасно стало ходить по горам, ибо на камни благочестия опустилась чёрная ночь человеческих душ. В горах появились чужаки. Они по своему капризу делали воду красной и, вопреки воле и участию Аллаха, самовольно гасили чьи-то звезды на небосклоне Судьбы.
Жители горного кишлака в один день оказались на острове, отрезанном от всего мира потопом безрассудства и жестокости. Люди оставили газеты и книги, и те пылились на полках и столах. Люди забыли на время свою немногочисленную домашнюю живность, и та кудахтала, блеяла и мычала в стойлах и на насестах. Сами хозяева с тревогой на глазах и болью на сердце смотрели телевизор, если работала динамо-машина. А так, за экономией солярки, не часто включали мощный дизельный движок, который обеспечивал достаточной электроэнергией дом старика; движок когда-то подарили пограничники. И тогда гости молчаливо смотрели, и каждый – в свою сторону, не видя друг друга. Никто не мог понять, как и почему случилось всё это. Есть ли тому оправдание? Есть ли тому объяснение?
Впрочем, как задумал Аллах, Знаток явного и тайного мира, любое проявление жестокости нельзя оправдать – бросишь ли ты камень в собаку, сломаешь ли ветку на дереве, пройдёшь ли мимо страждущего, обидишь ли словом близкого. За всё, за всё предстоит держать ответ…»
Глава вторая
Во все времена смут и анархии удалиться на молитву также мудро, как совершить паломничество ко мне.
Священный хадис.
«Уважаемый старец, бобо Якуб, как обычно, сидел в своём почётном углу старшинства и уважаемой старости – «пешгохи хона», так называют таджики красный угол. Встревоженный старик, слушая самого себя, как-то потерянно играл и пел. Видимо, надломилась цветущая ветка миндаля стариковой жизни, и листья на ней пожухли. Только обмелел ручей его судьбы – вода последних дней ушла в песок, оставив тревогу и смятение. Только солнце души закрыли тучи сомнений о разумности человека и его первенстве в мире вещей и событий. В эти горькие дни ожидания, а каждый житель кишлака ждал с долины вестей, больше добрых, чем дурных, Якуб Дилкушод был одинок среди людей, среди своих земляков, как светлая слеза Аллаха, на почерневшем леднике времени. Вокруг было людское море боли и печали, старик сливался с ним, не выпячивая собственное давнее горе, и всё же оставался одиноким.
Старик, оставив игру на инструменте, час за часом перебирал лазуревые чётки – подарок сына до случившейся ссоры – и беззвучно читал молитвы, вознося хвалу Всевышнему творцу, и спрашивал себя: «Почему случилась эта беда?»
До шуток ли, до песен ли ныне, когда землю заливают обильные потоки материнских слёз, а Диджла-река полна человеческой крови – полна скорби великая река Тигр. Понимал старик своих земляков. У многих кто-то
