ответил Пётр.
– Чем суровее Государь был, тем спокойнее было и народу тише жилось и уважали такого царя больше. А слабину кто давал, так и начиналось, как при Александре Освободителе. Охоту за царём своим оне устроили, проходимцы! Освободил их, так они Его и порешили.
– Неужели народу благодарность не свойственна? – неуверенным голосом молвил Антон.
– Народ тёмен, братец. Просвящать его необходимо, – с понимающим видом пояснил младшему братцу Алексей.
– Народ русский делится на мыслящих, сынок, и на идиотов, – пояснил Гордей, – В иные годы умники численно возобладают, а в иные – дураки. Так оно и получается. Боюсь, что теперь опять последних не в меру развелось. Причём, особенно, среди интеллигенции. Ей со времён Сенатской площади спокойно не сидится. Пишут оне, возмущаются… Александр Благословенный, хоть и французов выгнал, а тоже слабоват был. Всё Европе угодить норовил: то поляков, ни с того, ни с сего, облагодетельствовал, хоть и в массе они Наполеону служили, да так, что их не меньше самих французов оказалось во вторгающейся армии. А царь наш, как война кончилась, огромные средства стал полякам выделять и дороги строил и дома, да всё за счёт казны общей, пОтом русского мужика пополняемой. Либералом зато прослыл! Наверное, в ваших кругах, господин Охотин Номер Один, этого Государя больше других жалуют. Своим министром полячишку сделал – Чарторыйского161, который на царя в этом направлении влиял немало, а потом, как в опалу при Николае попал, тут же в своей Польше восстанием очередным занялся и шляхту подбивал. Немало русской крови в том восстании пролилось.
– А польской? Поляки – слабое меньшинство, угнетённое! Муравьёв-то как себя ославил? – возмутился Борис.
– А Муравьёва не трогай. Вешателем его по недоразумению прозвали, а не потому, что вешал он. Просто заявил как-то, что он не из тех кого вешать будут, а – наоборот162. Да что говорить: таких как ты переубедить невозможно. Угнетённое меньшинство! Дороги им после войны лучшие строили, свобод немерено дали, всё забыто и всё преподносится просто: раз как бы колония – значит должно быть как у англичан на их заморских территориях: высасывание соков из туземного населения. И невдомёк им, что иначе бывает только в России: Польша колония, но уровень жизни отдельно взятого поляка был уже тогда выше, чем среднего русского и это лишь поддерживается политикой метрополии. То же и с Финляндией. Британцу не понять такого. И правильно! К чему колонизировать и откачивать туда средства и из своих же соки высасывать? Что это за колонии-наоборот? Историю б тебе подучить, факты, Борька, а потом фразами политическими бросаться!
– Прав отец, братцы, надо бы всем нам свою историю подучить, а не так, с потолка хватать, – заключил Аркаша.
– А британские политики веками нас пытаются уколоть: то в попрании прав христианского европейского народа, несчастных поляков, упрекнуть, то в давлении на малые слабые магометанские народы Кавказа обвинить. А что они за океянами у себя
Адам Чарторыйский (Чарторыжский) стал министром при Александре I. Раздувал польское восстание 1830 года. Род Чарторыйких был непримирим в своей борьбе за шляхетские свободы и Владислав Чарторыйский (1828—1894) стал эмиссаром национального правительства во время Польского мятежа 1863 года.
Муравьёва как-то спросили: не родственник ли он повешенному декабристу Муравьёву-Апостолу, на что Михаил Николаевич ответил, что происходит не из тех Муравьёвых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают. Его ответ умело исказили те, кому это было на руку. Искажённый вариант стал хрестоматийным.
