слезами. Это были слезы счастья, слезы радости.
Мать Матильды уехала второго сентября. Она побывала на первом звонке, убедилась в том, что ее дочь будет жить в интернате, где живут подростки обеспеченных родителей, познакомилась с жестким распорядком дня и со спокойной душой вернулась домой.
7
Людмила, измученная недугом, стала раздражительной и нервной. От ее покладистого характера почти ничего осталось. Даже летающая муха стала ее выводить из себя, а если этой мухи не было, она сетовала на то, что занавеска на окне не задернута, или кастрюля стоит не на положенном месте. Если принять за истину, что в каждом человеке уживается добро со злом, то в определенных условиях зло становится доминирующим и выступает наружу даже тогда, когда это совсем некстати. Это и произошло с бедной Людмилой.
Пока она была здорова, все было хорошо. И характер покладистый, и широта души, и радостные глаза при встрече с мужем, или подругой Тамилой. А теперь… а теперь ей стало казаться, что в ее недуге виноваты все, в том числе и муж, который послал ее в эту Испанию, где она чуть не погибла, но Бог оставил ее в живых, и теперь она мучается, страдает, и этим страданиям нет конца и предела. Именно поездка в Испанию явилась причиной возникновения ее тяжелого недуга. И вообще, если бы она не приехала в эту Москву к Борису, никакой болезни бы у нее не было. Это он виноват, он заманил ее сюда.
«Зря я сюда приехала, надо было вернуться в этот шахтерский город, где так много угольной пыли, может, эта пыль и защищает человека от всяких напастей, вон шахтеры непосредственно дышат ею, хлещут водку как воду в жаркий день, а глядишь здоровые, как быки. Возможно, и я была бы здоровой и родила бы маленького шахтера на радость отцу и матери. А так… родители переживают, но не говорят мне ничего. А что Борис? Он отмалчивается, возможно, переживает, не зная, как от меня избавиться, куда меня деть. Не может быть, чтоб у него не было бабы. Этот волос под подушкой, – зачем я его нашла, он мне нервы портит, а у меня нервы никуда не годятся. Пожалуй, я тут совсем сгорю. А что если вернуться обратно, подышать пылью и посмотреть, что будет дальше?»
Борис приехал в этот вечер очень поздно, и как ей показалось, потом она еще раз принюхалась и убедилась, что от него несет вином и женскими духами, и загорелась, как спичка. Еще до этого она твердо решила уехать, вернуться в тот край, где родилась, посмотреть на эти пыльные улицы, надышаться сухи воздухом, смешанным с угольной пылью, побродить по не мощеной улице, посмотреть на одноэтажные домики и силикатного кирпича.
– Почему мне даже не позвонил, не сказал, что путаешься там с какой-то потаскухой? – спросила она сквозь слезы. – А я здесь сижу, волнуюсь, не попал ли ты в аварию где, не убили ли тебя бандиты? Но ты здесь, как огурчик, только несет от тебя не то чужими духами, не то спиртным. И это при больной жене, – как же так? Я давно хотела тебе сказать, что в моей болезни есть и твоя…, если не основная, то значительная доля вины. Если бы ты не послал меня в эту Испанию, где мы чуть не погибли с Тамилой, – я, наверняка,
